– Мне кажется, все это ерунда, – прогудел Патркацишвили. – Пустышку тянем, как тут недавно шеф сказал.
Кашин поднял голову. Кажется, все ненавязчиво, но явно к нему обращались. Неужто всех ребят с подлодки обсудили и ничего не нашли?.. Оказывается, последние слова он произнес вслух.
– Нет, Дмитрий Николаевич, нашли, и даже слишком многое, – отозвалась Веригина, укладывая свои листочки в папочку и застегивая ее. – Просто не знаем, куда кидаться.
– Один картежник, другой – бабник, есть еще парень с братцем уголовником, есть просто недовольные своей службой, есть даже страдающий от аллергии на мороз и холод, все время просил перевести его на Черное море. Есть такие, кто откровенно побаивался такой-то службы… – ворчал, никак не успокаиваясь, Колупаев.
– Тогда давайте еще раз, – заговорил Кашин. – Мы ищем не те сведенья, которые кадровики обычно списывают на мелкие человеческие грешки, которые есть у всех… А что-то странное в поведении людей, что может иметь отношение к нашему делу. Что-то такое, что можно было использовать против них, и как показывает эта катастрофа, чертовски удачно использовать. Итак, что вам показалось странным? Начнем с тебя, Стекольников.
Юноша даже привстал, словно собирался отвечать на вызов учителя в студенческой аудитории. Потом опомнился, все же сел на уголок кровати, который и раньше занимал, почему-то поближе к двери, и руки сложил на коленях, как на парте.
– Казалось бы, все на лодке этой – люди служивые. Формально – здоровы, регулярно проходили медкомиссии разные… Но ведь мало из них ребят, увлеченных спортом, кто бы регулярно ходил в спортзал, тренировался, физически совершенствовался.
– Ха, – произнес Шляхтич, – они же в этой субмарине, как сардины в консервной банке заперты, там голову повернуть невозможно, не то что руками размахивать… совершенствуясь физически.
– Дальше ты, Томас, – попросил Кашин.
– На этой лодке был один из лучших экипажей флота, как нам много раз говорили, подчеркивали, настаивали… Они по долгу службы вынуждены проводить много времени вместе, в лодке при походах и просто на стоянках. Но мне показалось, между ними не было настоящей дружественности. Они же почти никогда не проводили время вместе, наоборот, старались, как только могли, разъехаться, пореже видеть друг друга. Я понимаю, походное и боевое срабатывание, сплачивание – тоже может утомлять, иногда изрядно… Но в жизни его не было. На месте командира, считал бы это недоработкой.
– Виктор Савельевич.
– Я не нашел персоны, к которой кто-либо из экипажа приходил, если бы у него что-то не ладилось. Бывает же так, что ошибку допустил, или не получается работа, в таких случаях всегда хочется к кому-то обратиться, спросить, мол, что не так? А у них на корабле такого лидера не было. Только не говорите мне, что у них заполит оказался бестолковый… Это не формальная обязанность, поддерживать людей – это от души идет. А в тесных коллективах, каким должен быть экипаж лодки в походе, допустим, это тем более необходимо, и всегда заметно… Вот это меня удивляет больше всего.
– Я и говорю, дружественности не было, – добавил своим баском Патркацишвили.
– Давай Даниловна, излагай, – пригласил Кашин.
– А мне наоборот, бросилось в глаза, что многие из них были как-то чрезмерно для современных моряков-подводников зацикленны на ощущении неудачи. То и дело в разговорах с их родными, знакомыми проскальзывает пессимизм, представление о каких-то неодолимых силах природы, об опасности, которая всегда, подчеркиваю, всегда есть в море… Словно бы они были не нынешними моряками, а матросами с какой-нибудь каравеллы Колумба, и море непременно может их всех разом уничтожить, и ничего против этого не предпримешь.
– Но ведь так и вышло? – подал голос Стекольников. – Или нет?
– Будем считать, что погибли они из-за направленной против них и их корабля злой воли. Которую сумели обратить в конкретную ситуацию, гм… некие персоны, – проговорил Кашин довольно зло, хотя сердился он, в первую очередь, на себя. – И которых нам следует отыскать. Других версий не принимаем, во всяком случае, пока. – Он помолчал, давая утихнуть внезапному гневу. – Костя, теперь ты.
– Я, кажется, не вдавался в высокие философские или психологические дебри, – усмехнулся Шляхтич. – Я просто слушал, и вот какая у меня возникла странная идея. Ира, кажется, когда-то говорила, что кто-то из этих подводников был отпетым охотником…
– Заядлым, – пробурчал Томас. – Про охотников говорят – заядлый.