Рыжов посмотрел на Кашина, выбирая темп и, вероятно, интонацию своих аргументов. Поскольку Кашин слушал, не выказывая возражений, он продолжил:
– Комиссия решила, что линкор погиб от попадания торпеды, либо из-за подведенной под него мины. В итоге, как известно, возникла американо-испанская война, которую американцы легко выиграли. Когда спустя двенадцать лет корабль был поднят и исследован вторично, по материальным признакам стало ясно, взрыв произошлел внутри корабля, и никакой торпеды не было.
Рыжов удовлетворенно кивнул, должно быть, сам себе, и заговорил с чуть измененной интонацией.
– В октябре 1916 года русский линкор «Императрица Мария» погиб на рейде Севастополя от взрыва, если мне не изменяет память, без малого пятидесяти тонн порохового боезапаса, хранимого под носовой башней. Взрыв произошел, приблизительно через четверть часа после побудки, в шесть часов утра с минутами. После первого произошло еще множество более мелких взрывов, но главное – линкор находился поблизости от Сухарной Балки, где находился главный пороховой запас флота и крепости. Если бы сдетонировал этот порох, мы бы получили Хиросиму почти на тридцать лет раньше, и называлась бы она Севастополем. Но произошло чудо, Сухарная не взорвалась. Адмирал Колчак решил, что взрыв был вызван самовозгоранием пороха, хотя академик Крылов доказывал, что те пороха, которые использовались на «Императрице» нигде больше не только не самовозгорались, но даже разлагались медленнее, чем было заявлено в спецификациях при его изготовлении. Здесь следует сказать, что ЭПРОНовцами после поднятия корабля была сделана удивительная находка – неподалеку от порохового погреба второй башни нашли необычный матросский башмак, к которому вместо подметки была гвоздиками прибита… полоска бездымного пороха, который для технологичности пороховых картузов изготавливался в виде похожих на кожу пластин. Рядом с этими, гм… ботинками, были обнаружены другие полоски пороха, свеча и коробка спичек. Объяснить такую беспечность в то время не смогли, ведь на корабле, предназначенном для главкома Черноморского флота, служил опытный и хорошо обученный состав. Полагаю, объяснения не придуманы и сейчас, известно только, что под странным предлого, якобы, облегчения подачи картузов к орудиям с лючных горловин по приказу старшего артиллериста князя Урусова были сняты деревянные крышки, что во много раз повышает взывоопасность.
– В наших материалах этого не было, – сказал Кашин и отхлебнул чаю.
– Вы имеете в виду крышки?
– Башмака с пороховой подошвой.
– Тем не менее, башмак имел место. Хотя, должен признать, – Рыжов блеснул глазами, – упоминается эта деталь не часто. Далее. В конце октября 1955 года на рейде Севастополя, у бочки номер тринадцать взорвался линкор «Новороссийск», полученный от итальянского флота после войны, во время раздела флотов государств Оси между странами-победительницами. Взрыв произошел, приблизительно, в два часа ночи, перед первой башней, а спустя чуть более двух часов корабль перевернулся и утонул. Одно время считалось, что взрыв произошел от поставленной лодкой-малюткой мины, прямо под днищем корабля в той точке, где мог бы сдетонировать пороховой запас. Известно, что в Италии в тот момент имелись подобные лодки, также известно, что князь Боргезе, создатель подводных диверсионных отрядов в фашистской Италии, возможно, лучших к тому времени в мире, поклялся на своей золотой шпаге, что искупит национальный позор – службу такого корабля в составе вражеского флота.
Рыжов попробовал свой чай, вымыл кружку, и стал заваривать следующий чайник, не прерывая рассказа.
– Также разрабатывалась версия старой немецкой мины, поставленной во время оккупации города. Но тут много сомнений. Во-первых, обе севастопольские бухты не просто многократно протраливали, водолазы их буквально облазили, и пропустить мину не могли. Во-вторых, «Новороссийск», как я уже сказал, встал после тренировочного выхода в море предыдущим днем не к своей бочке номер 14, а на якорь, который не сразу захватил грунт, и к бочке номер 13, где разные корабли швартовались уже полторы сотни раз. Это значит, что инициировать мину могла лишь цепь линкора, волочась по дну, на этом сходятся все минеры, как один. Взрыв же произошел совсем не у якоря, а под днищем, как было сказано. Третье, конфигурация взрывной воронки говорит, что взрыв произошел не на грунте, при том, что присутствие плавучей мины на рейде полностью исключается. Четвертое, обе контрольные сейсмограммы, отмеченные в Крыму при взрыве аналогичных немецких мин, разительно отличались от сейсмограммы того взрыва, который утопил «Новороссийск». Есть еще много странностей, например, огонь, пошедший вдоль ватерлинии по правому борту… И второй взрыв, который, тем не менее, почти не вызвал разрушений корпуса, либо оказался полполностью поглощен более мощным, первым вызрывом, что в принципе возможно… Удивляет также характер разрушений корпуса, которому ни один специалист по корабельной архитектуре и прочностным характеристикам судов этого класса так и не нашел разумного объяснения.
– Значит, диверсия? – спросил Кашин.
– Наказали адмиралов, – мерно проговорил Рыжов, – полетели головы… При том, что на кораблях такого класса на любом рейде матросы-автоматчики несут вахту, охраняют по периметру, как противодиверсионные команды… В общем, да, согласились с версией диверсии, хотя признать ее официально не решились.
Новый чай оказался другим, Кашин отведал его с удовольствием, будто бы и не накачался уже кофеином, как если бы ему предстояло работать ночь напролет. Обзор, сделанный Рыжовым с таким знанием дела, захватил его. Хотя главное, связанное с его работой, оставалось еще не выясненным.
– Теперь давайте обсудим вашу версию, и хотя бы косвенные ее признаки.
Рыжов помолчал, поднялся, разминая ноги, одернул свою кофту, снова сел.
– Еще в 25-м, когда мы не знали ничего о башмаке, я обратил внимание на мнение многих флотских офицеров, что взрыв «Иператрицы» – вина рабочих с петроградского путиловского завода, известных своими революционными, как тогда говорили, настроениями. Мы встретились с некоторыми из этих рабочих, и обнаружили, что там у них просто не было подобной организации, а в одиночку провернуть такую диверсию, как взрыв линкора, невозможно. Но это подвело нас к идее проверить слухи, гуляющие по Севастополю. И тогда нам стало известно, что князь Урусов, и один из его подчиненных, старый комендор, кстати, находились в очень сложном, можно сказать, невменяемом психическом состоянии. Они путались с объяснениями, забывали слова и даже собственные команды, очень плохо спали, а любой психолог скажет, что такое состояние сейчас иначе как депрессивным не называется. Причину этого некоторые из подчиненных, которых мы тогда разыскали, определили чрезмерным увлечением Урусова и пресловутого комендора спиритизмом, посещением какого-то кружка, где проводили разные психические, как тогда говорили, опыты. Мы не сумели определить всех членов этого кружка, но выяснили, что к концу лета 16-го года все члены этого вначале довольно шумного сборища отсеялись, остались только указанные лица, которых руководитель выбрал, как наиболе «одаренных».
– Зомбирование? – спросил Кашин.
– Это сейчас так называется, а тогда… не помню точно, но кажется, «инициация», согласно трудам Блаватской. Но по сути это могло быть и зомбирование. Кстати, в описании руководителя кружка Борсина узнала… Вельмара.