– Зачем?
– С часов началось все дело. Из-за того, что они шли, когда Морпьон вернулся из больницы, он понял, что в его квартире кто-то побывал. Остановив их, он хотел дать мне понять, что дела плохи...
Я секунду размышляю. Объяснение кажется мне логичным. До сих пор я не очень хорошо понимал трюк с маятником, но теперь уверен, что иду по правильному пути.
– Почему они его увели? – спрашивает Толстяк.
– Человека гораздо легче транспортировать, когда он находится в вертикальном положении.
– Они могли его убить и оставить труп в квартире.
– Возможно, они рассудили иначе. Кажется, я понимаю.
– Так поделись со мной, – ворчит Жирдяй.
– Так вот, поскольку, когда они явились, Морпьон звонил по телефону, они поняли, что он сообщил в полицию. Для них могло наступить неприятное время, потому что живой он становился свидетелем, а мертвый подтверждал сказанное по телефону. Единственным выходом было заставить его быстро исчезнуть.
Я немного размышляю. Неужели Морпьона убили в каком-нибудь укромном уголке? Это возможно, и даже очень, поскольку эти господа не любят шутить. Легкость, с какой они отправляют своих ближних к праотцам, вызывает у меня озабоченность. Все наводит на мысль, что в это самое время готовится какая-то очень крупная акция. Сроки поджимают, и у них нет времени на виртуозную игру, почему они и убирают препятствия пулями. Они рискуют своими шкурами, чтобы выиграть несколько сотых долей секунды на финише.
– Все-таки этот обмен получился забавным, – замечает Круглый.
– Какой обмен?
– Пулями. Сначала из окна Морпьона стреляют в консульство, потом из консульства в окно Морпьона. Прямо пинг-понг.
– Ты прав, Толстяк.
Смотрю на часы: десять с мелочью.
– Ты любишь рыбачить ночью, Толстяк?
– Раков ловить?
– И акул! Я тебя приглашаю.
– Когда?
– Немедленно. Он вытирает слезу.
– Я не могу. У меня больше нет снаряжения. Берта вчера изрезала мои сапоги ножницами.
– Для той рыбалки, что предлагаю тебе я, предпочтительнее надеть домашние тапочки.
– А где это?
– В Рюэй-Мальмезон.
– В Сене?
– Нет, дружище, в алабанских территориальных водах. Он мотает своей бычьей головой, рискуя уронить украшавшую его ноздрю соплю.
– Не может быть и речи. Хватит и одного раза! Представь себе, Сан-А, я еще не забыл ту ночь.
– Прекрасно, – говорю – значит, я пойду один. Я бросаю продавцу горячительных напитков купюру и с достоинством направляюсь к выходу.
– Погоди, – протестует Жирдяй. – Не заводись. Что я такого сказал...
Но я уже хлопнул дверью тошниловки и иду к машине. Когда я завожу мотор, другая дверца распахивается и внушительная масса падает на место пассажира.
– Ты сказал, что туда можно идти в тапочках? – спрашивает Толстяк. – Дело в том, что я, как ты видишь, в ботинках.
Глава 16
– Что за идея звонить в дверь псарни в такой час, – удивляется Великолепный. – Ты хочешь купить себе кабысдоха?
– Не утомляй мозги, Эйнштейн.
Мы в Нантерре, в «Псарне Императрицы», которую держит один мой бывший инспектор, который всегда питал слабость к псинам. Меня встречает хоровой лай. Дверь открывается, и появляется бывший инспектор Карлен в охотничьем костюме с пуговицами, украшенными тиснеными собачьими головами.
Карлен прищуривает свои глаза спаниеля и восклицает:
– Но я же сплю!
– Ничего подобного! – отвечаю я.
Обмен приветствиями и обычный диалог: «Как дела?» – «Нормально, а у вас?» – «Спасибо, тоже». Он ведет меня в кухню, где в наполненной ватой корзинке агонизирует рахитичный щенок.
– Чему обязан удовольствием, господин комиссар? Вы случайно не кобелька ищете?
– Нет, мой дорогой Карлен, сучку.
– Какой породы? Я развожу овчарок, боксеров и бордоских догов.
– Слушай, Карлен, порода не имеет для меня значения. Мне нужна сука, доросшая до случки. Он выпучивает глаза:
– Как это?
– Все просто: мне нужна сука, доросшая до случки. У тебя должны оставаться с весеннего помета, а?
– Да, но...
– Тогда веди ее, я беру. Предупреждаю, мне нужна жуткая шлюха, вроде Берты Берюрье!
– У меня есть то, что вам нужно: боксер-четырехлетка.
– Веди ее.
– Вы серьезно ее покупаете?