А то надо ехать в общежитие к Светлане, а у меня из-за вчерашнего ужина ноги не ходят. Чувствую себя кулем с мукой. Самой противно.
Утренняя уборка показалась каторгой. Приходилось заставлять себя перемещаться. Страшно хотелось бросить все и залечь перед телевизором… Нет, нельзя. Батюшка Михаил из Владимирской церкви говорит, что лень и чревоугодие из всех семи смертных грехов самые коварные. За ними неминуемо придут все остальные. Если подумать, то так оно и происходит. У нас на работе была такая девушка — Люба. Она любила покушать. Все время жевала. По молодости еще как то сдерживалась, а как за двадцать пять перевалило — словно с цепи сорвалась. Притаскивала с собой из дома целую авоську баночек со снедью и целый день ела. На полный желудок, естественно, тянет поспать. Пришлось Любе перейти из библиотекарей в архивариусы, чтобы не бегать, собирая заказы. Но архивариусу надо учитывать документы, кропотливо заполняя карточки изо дня в день. Любе и это стало лень. Она перешла в гардеробщицы. Там оказалось, что тяжело подниматься с табуретки, подавать одежду. Стала вахтершей, чтоб меньше «прыгать». Весьма скоро посетителям пришлось протискиваться мимо Любы боком, втянув живот. В тридцать она выглядела на все пятьдесят. Замуж так и не вышла. Стала завидовать другим женщинам и постоянно злиться, срывая внутренний гнев на всех встречных и поперечных. Ох… Вспомнив Любу, я стиснула зубы и, преодолевая искушение улечься, помыла пол, разобрала холодильник и приготовила Олегу щавелевый суп.
К двум часам мне полегчало. Жажда и тяжесть в желудке прошли, хотя некоторое ощущение дискомфорта все же осталось. Решив не сдаваться, я приняла прохладный душ, оделась, выписала себе из «Желтых страниц» адрес общежития Военмеха и отправилась туда.
Комендантша, Людмила Борисовна, оказалась на месте. Строгая, жилистая, с недобрым взглядом карих глаз. Жесткие, осветленные добела волосы смотрелись несколько неестественно. Скорее всего, она восточных кровей, а такие женщины обращению в блондинок поддаются с большим трудом.
— Слушаю вас, — отрывистым сиплым голосом приветствовала она меня.
— Добрый день, — я села на предложенный стул. — Даже не знаю, с чего начать. Видите ли…
И подробно изложила ей уже опробованную сказку про неудачно сданную квартиру и километровые телефонные счета.
Людмила Борисовна выслушала историю без малейшего сочувствия. И в итоге заявила:
— Потому что думать надо головой, кого к себе жить пускаете! У Рябиковой на лице было написано, кто она есть.
Женщина зло посмотрела на свои руки, потом встала и подошла к шкафу.
— Как только мне прислали уведомление об отчислении, я ее сразу отсюда списала, — Людмила Борисовна вытащила из шкафа журнал. — Так… Рябикова. Вот, выписана из общежития пятнадцатого июня.
— Но как же мне ее теперь искать? — всплеснула руками я. — Может, соседки по комнате что-нибудь знают про Светлану?
— Все разъехались, — покачала головой комендантша. — Хотя подождите. Вот, Кравченко. Она осталась на лето. Работать устроилась. Ничего, приличная девушка. Думаю, можете с ней поговорить. Сейчас позвоню, попрошу, чтобы она спустилась, если, конечно, она у себя.
Она быстро набрала две цифры на аппарате и попросила:
— Тоня! Глянь, там Кравченко в комнате есть? Поищи ее, пожалуйста. Тут с ней поговорить хотят.
И сердито бросила трубку, не дождавшись ответа.
— Вам Рябикова тоже чем-то досадила? — осторожно спросила я.
— Досадила! Досадила, это очень мягко сказано! — рявкнула Людмила Борисовна. — Эта шалава, прости Господи, у меня деньги сперла! Прямо из стола! Как только ящик умудрилась открыть! Брат принес долг, брал на машину полторы тысячи зеленых! Я в стол положила, на ключ заперла. Отлучилась на пару минут! Возвращаюсь, ящик открыт, денег нет!