Мария Гавриловна поджала губы.
Я встала из-за стола. Начав убирать тарелки и чайные чашки, спросила:
— Может, еще кто-то кофе хочет? Есть мороженое.
Пухляков вздохнул и посмотрел на часы:
— Нет, мне уже пора. Жена и так мои вечерние посиделки у вас неправильно понимает. Поеду я.
— Меня подбросите? — Данилов тоже стал собираться.
— Всего хорошего, — пробурчала Маша, беря с тарелки пирожок.
Гости быстро собрались и, скомканно попрощавшись, удалились. Когда дверь за ними закрылась, Олег налил себе воды в стакан, молча его выпил и пошел к себе.
— Олежек! — крикнула я вслед. — Ты чего?
Внук тут же вернулся. Посмотрел на нас с Машей и произнес:
— Что я? Я ничего. Мне, между прочим, за раскрытие этого дела дадут премию, вынесут благодарность с занесением в личное дело, переведут в самую лучшую следственную группу. Мне — хорошо! А то, что вы раскудахтались и, ни фига не зная, свели все к простой бытовухе, — ваши проблемы! Меня это абсолютно не волнует! Можете и дальше ходить по квартирам, совать нос во что не просят! И если в следующий раз кто-нибудь окажется в больнице по причине своего избыточного любопытства и большого количества свободного времени, я и пальцем не пошевелю, чтобы выяснить, как все было на самом деле! Наорав на нас с Машей, внук хлопнул дверью с такой силой, что с потолка посыпались частички побелки.
— Ой, Маша, — я опустилась на табуретку. — Не надо было их так. Знаешь, мне мама всегда говорила, что мужское самолюбие лучше не задевать. Догадалась ты, как все было на самом деле, ну и сказала бы мне потом. Чего при них раскричалась? Олега в неудобное положение поставила при начальнике. Нехорошо.
— Вера, ну чего они чушь-то порют! — возмутилась Мария Гавриловна, но шепотом. — Скажи, я все лучше их сообразила?
— Да, — кивнула я, — скорее всего, было именно так, как ты догадалась, — и добавила: — Только высказывать это было незачем. Чего ты добилась? Еще раз показала, что женщины умнее мужчин? Так они этого все равно не признают никогда. Только отношения испортишь.
Маша тяжело вздохнула и потянулась за чайником.
— Ой, Вера, и не говори, — она шумно вздохнула. — Никогда они нам, бабам, не дадут головы поднять. Чего ты там про мороженое говорила?
— Сейчас, — я тут же полезла в морозилку.
Шоколадный пломбир «Нестле», почти черный, с кусочками шоколада, наш любимый.
Налив себе по чашке кофе с молоком, мы с Машей молча ели мороженое и постепенно совсем успокоились. Мария Гавриловна вдруг заулыбалась и хихикнула:
— Вера, кстати, этот Данилов, что замуж тебя звал, ничего себе такой. Может, пойдешь?
— Ну тебя, Маша! — возмутилась я. — Шутка твоя — дурацкая!
— А чего? — не унималась Кондратьева. — Ты у нас почти девушка, он все время на работе. ЭТОГО вам обоим, я так поняла, не особо надо. Будете жить, как товарищи. Олег твой с новым дедушкой, как видишь, дружит. Подумай, Вера. Может, и правда замуж тебе еще раз сходить?
— Маша!! — я была готова стукнуть Кондратьеву ложкой.
— Соглашайся, Вера, — все продолжала смеяться Мария Гавриловна. — Ты только представь, как тебе Люська обзавидуется!
— Ага, — я прищурилась, — внука моего ругала, что он мне на шею хочет приятеля посадить, а сама готова меня в тот же хомут сунуть, только чтобы Коровкиной досадить! И какой ты после этого товарищ? Сама выходи за этого страшного Данилова, если так нравится!
Маша сделала самое серьезное выражение лица и потупила взор.
— Нет, — говорит, — я, Вера, без любви не могу.
И как прыснет со смеху.
— А я, значит, по-твоему, могу?! — мне чего-то тоже вдруг стало весело.
Минут пять мы с Марией Гавриловной подначивали друг друга. Насмеялись до боли в животе.
— Фу-ух, — я обмахнулась полотенцем, — прямо вспотела вся!