И каким же это окажется опытом…
Моя новая квартира расположена на нижнем этаже здания часовни, в отличие от Третьей башни, как у всех остальных студентов. В то время как они наслаждаются пентхаусами и просторными студиями с видом на океан, меня поселили в старом помещении уборщика. Меня это не беспокоит. Честно говоря, пространство с одной спальней и одной ванной в два раза больше, чем в вагоне поезда у нас дома.
— Избалованные богатые сопляки, — бормочу я, плюхаясь на край кровати и закрывая лицо руками. Ходить по этим коридорам — всё равно что бросать вызов; я никогда в жизни не была так измотана.
— Меня бы устроило и общежитие обычного размера. — Закрыв глаза рукой, я делаю передышку, прежде чем сесть и включить телефон.
Каждую пятницу после третьей пары всем ученикам возвращаются их телефоны. До тех пор телефоны в кампусе запрещены. Если кому-то нужно позвонить, он должен связаться с заместителем директора. Подготовительная Академия Бёрберри — это хардкор. Предположительно, отказ от технологий помогает студентам сосредоточиться на учёбе и сокращает количество издевательств. Я бы сказала, что уверена в первом предположении… и совершенно определённо не во втором.
Сев, я окинула взглядом свою новую квартиру. Вся мебель, включая кровать, была приобретена за счёт стипендиального фонда, и, хотя я уверена, что это далеко от того, что есть в комнатах моих сокурсников, мне это кажется роскошью.
Изголовье моей кровати почти такое же высокое, как потолок, это роскошная арка из белого бархата с хрустальными бра по обе стороны. Она задаёт тон всему помещению, эта непринуждённая элегантность в кремовых и серых тонах, искусно нанесённая на древние каменные полы и стены.
Ладно, пап, давай посмотрим, в какие неприятности ты умудрился вляпаться за неделю. Включив телефон, я бегло проверяю свою электронную почту, текстовые сообщения и социальные сети, но там мало что можно найти. Несколько прощаний и приветствий от случайных знакомых, но ничего существенного. У меня не было настоящих друзей с тех пор, как…
Нет, прогони эту мысль. Мне неинтересно развлекаться тенями прошлого, особенно когда мне приходится иметь дело с довольно мрачным настоящим.
Я открываю свою голосовую почту и жду, улыбаясь, когда на линии раздаётся голос моего отца.
— Привет, Марни, это папа, — как будто я не знала. — Я просто хотел узнать, как идут дела в твоей новой школе. — Он делает паузу, и я напрягаюсь, гадая, звучит ли его голос фальшиво, гадая, не пьян ли он снова. — Держу пари, у тебя появилось много друзей. Я просто надеюсь, что у тебя ещё нет парня, хотя я уверен, что ты уже получала предложения. — Он усмехается, но я хмурюсь. Предложения? Не так уж и много. Когда тебя называют Работяжкой и предлагают деньги за секс? Да, вот это было. — Я уже с нетерпением жду родительских выходных. А до тех пор держи меня в своих мыслях. Люблю тебя, пока.
Я чувствую себя вполне хорошо, несмотря на то, что оставила папу одного, пока не понимаю, что это единственное сообщение, которое он мне оставил. Только одно голосовое сообщение, никаких сообщений, никаких постов в социальных сетях. Мои губы сжимаются в тонкую линию, когда я набираю наш домашний номер и жду. Ничего.
Если он вернулся к старым привычкам, то папа будет в баре на Чемберс-стрит. Но это наихудший сценарий. Я отправляю смс нашей старой соседке, миссис Флеминг, чтобы узнать, стоит ли его машина на подъездной дорожке. Она практически глухая, так что она — единственная известная мне девяностосемилетняя женщина, которая использует исключительно текстовые сообщения для общения. Она также неисправимая сплетница, фанатка «Сверхъестественного» и глава местной соседской стражи.
Когда она не отвечает сразу, я думаю, что она, вероятно, на одном из своих сеансов с Сэмом и Дином, и направляюсь к своему новому шкафу в углу, этому возвышающемуся антикварному предмету с узорами в виде лилий, вырезанными на декоративной арке наверху. Открывая его, я получаю острый укол лезвия реальности.
В школьные часы все носят свою школьную форму.
На вечеринке выходного дня её никто не наденет, и моё двадцатидолларовое платье из «Таргет» будет выделяться, как больной палец. То есть, если Миранда вообще найдёт способ получить для меня приглашение.
Пока я просматриваю свою скудную коллекцию находок из благотворительных магазинов, «Волмарт» (прим. эконом-магазин) и гаражных распродаж, раздаётся стук в дверь. С немалой осторожностью я подхожу, чтобы открыть её. Если это кто-нибудь, кроме Миранды, я оставлю дверь запертой.
Но когда я смотрю в глазок, то вижу, что Миранда улыбается и машет рукой, держа в одной руке платье, а в другой коробку из-под обуви. Я открываю её, и она влетает внутрь, улыбаясь от уха до уха.
— Я заставила их согласиться, — говорит она, запыхавшись после того, как добежала сюда из своей квартиры, которую они делят с Кридом. У них есть две спальни с балконом, который Миранда обещает, что я когда-нибудь увижу, но я не думаю, что это случится, поскольку её брат ненавидит меня до глубины души. — Что ж, я заставила только Крида согласиться, но это всё, что нам нужно.
— Вау, — говорю я, когда она бросает платье на кровать, и я вижу, что это дорогое, облегающее маленькое чёрное платье, в котором я бы не была застигнута врасплох. Хотя я уверена, что у Миранды не возникнет проблем с этим. — Твой брат действительно питает к тебе слабость, не так ли?
— Он также проникнется к тебе нежностью, когда увидит тебя в этом платье, — говорит она, ухмыляясь и выпячивая бёдра. На мгновение это выражение напоминает мне её близнеца, и у меня по коже бегут мурашки. — И в этих туфлях. — Миранда указывает длинным блестящим ногтем на коробку.
Я не могу не заметить этикетку, напечатанную сверху.
— Маноло Бланик? — я задыхаюсь, а затем мой взгляд снова падает на платье. — Мне всё равно, какой дизайнер сшил это платье; я в него не влезу.
Миранда закатывает глаза, как будто я сумасшедшая, а затем достаёт из-под платья бутылку шампанского, которую я раньше не заметила. — Ты слишком строга к себе. Позволь мне приодеть тебя, пока мы будем напиваться, и мы устроим грандиозную вечеринку. Это первый уик-энд нашего первого курса; мы должны это пережить. — Она открывает шампанское, и пробка взлетает вверх и ударяется о потолок, заставляя нас обоих смеяться. Меня, с нервозностью. Её, с обычным добродушием.
— Значит, Крид — это что-то вроде Янь для твоей Инь? — спрашиваю я, когда Миранда открывает прозрачный пластиковый пакет с одеждой, показывая два маленьких черных платья вместо одного. А я-то думала, что ткани с самого начала было немного. Теперь её стало ещё меньше.
— Он… сложный, — начинает она, проходя на кухню, открывая дверцу шкафчика из матового стекла и доставая два хрустальных стакана. Здесь нет бокалов для шампанского, но это не особенно удивительно, учитывая, что мы ещё несколько лет не сможем легально пить. — Ты не можешь позволить ему добраться до тебя. Он просто… он так озабочен тем, чтобы стать «Новыми Деньгами», что перестраховывается. — Миранда наливает каждой из нас по щедрому стакану шампанского и протягивает один мне.
Если меня поймают за пьянством, меня могут выгнать из академии — навсегда.
В то же время, я не хочу наплевать на добрую волю Миранды. Я жду, пока она пройдёт в ванную и включит свет, прежде чем быстро опорожнить свой стакан в раковину.
— Они переделали всё это место, да? — спрашивает она, когда я вхожу следом за ней, осматривая глубокую ванну, стоячий душ и окна, выходящие на похожий на парк внутренний двор позади церкви. В каждом номере есть удобные деревянные жалюзи, которые не пропускают весь свет, но сейчас они открыты, открывая вид на сумеречное вечернее небо.