У нас в академии Бёрберри не просто один учитель рисования, у нас их три. У каждого из них есть свои особенности, а также впечатляющий список достижений и наград. Я решила, что миссис Эмбертон мне нравится больше всего. То, как сверкают её глаза, когда она говорит о творчестве, заставляет меня жалеть, что я не могу найти свою собственную страсть. Имею в виду, что я хорошо справилась со своим эссе на стипендию, но это была настоящая боль, изливающаяся из меня, вся история моей жизни в сравнениях и метафорах. Это было настолько личным, что, когда я писала его, я всё время плакала. Знать, что Миранда тоже это прочитала, — странное чувство, но, несмотря на то, что мы знаем друг друга недолго, я ей доверяю.
Может быть, это ошибка, но… думаю, иногда их нужно совершать.
— Публичные выступления сами по себе могут быть искусством, — говорит мисс Хайленд, её тёмные волосы собраны сзади в строгий пучок. Её одежда игрива, но очки, макияж и причёска совсем не такие. Это заставляет меня задуматься, что происходит у неё внутри, почему она должна быть такой сдержанной и такой открытой одновременно. — И это важно практически во всём, что вы, возможно, думаете сделать со своим будущим. Итак, сегодня вы будете представлять свои проекты перед классом — в случайном порядке.
Раздаётся хор стонов, и я чувствую, как моё сердце начинает бешено колотиться. Выступать перед аудиторией — я не против. Выступать перед Харпер, Бекки, Зейдом и Тристаном… не совсем. Они вчетвером сидят в конце класса, не совсем вместе, но и не далеко друг от друга. У меня складывается впечатление, что трое парней-Идолов не очень-то любят друг друга.
Мистер Картер использует свой айпад, чтобы выбрать ученика из класса, который пойдёт первым.
И поскольку мне не везёт больше всего на свете, этим студентом в конечном итоге становлюсь я.
— Марни Рид, — зовёт он, и я резко выдыхаю. Я чувствую, как взгляды каждого студента в этой комнате устремляются на меня. Это нехорошее чувство.
— Давай, Работяжка! — кричит одна из девушек, и по комнате разносится жестокий смех. Я игнорирую это, вынося свои рисунки в переднюю часть многоярусного лекционного зала. Я остановила свой выбор на смоле и акриле, создав эту зеркальную поверхность всех цветов радуги на квадратном холсте.
— Мисс Фаннинг, этого вполне достаточно, спасибо вам, — говорит миссис Эмбертон твёрдым голосом. Это первый раз, когда я слышу, чтобы она так огрызалась, и я сдерживаю лёгкую улыбку. Приятно чувствовать, что на моей стороне есть сотрудник Академии. — Прекрасная работа, — добавляет она, отходя в сторону, чтобы освободить мне сцену. Я возвращаю ей искреннюю улыбку и ставлю картину на ожидающий меня мольберт.
— Ты, блядь, отстой! — кричит какой-то парень, но я игнорирую его. Если я в чём-то и хороша, так это школа. Вот где я блистаю. Если бы я могла, я была бы профессиональным студентом до конца своей жизни. Сделав глубокий вдох, я поворачиваюсь лицом к классу. Мой взгляд ловит на себе серые глаза Тристана и его резкий хмурый взгляд, прежде чем скользнуть к изумрудно-зелёным радужкам Зейда и его насмешливой ухмылке. Я никому не позволю победить меня, больше никогда.
— Моё вдохновение для этой работы почерпнуто из «Сказок барда Бидла» Джоан Роулинг, — начинаю я, обращая свой голос к аудитории. Мне также пришлось это сделать, чтобы выиграть стипендию Кэбота, выступить с речью. Чем это отличается? Дело в том, что я определённо не собираюсь раскрывать свои секреты студентам Бёрберри. Ни за что на свете. — В детстве это была не только моя любимая книга, но и моё любимое воспоминание. Это то, за что я всегда буду благодарна. — Сделав паузу, я провожу пальцами по блестящей поверхности холста, восхищаясь цветами. Нелегко было добиться того эффекта, который я искала, — этого радужного оттенка, который переходит от фиолетового вверху к красному внизу.
— Разве это не флаг педиков? — спрашивает придурок, тот, что кричал на меня. — Ты выдала грёбаный флаг Гордости за искусство? (прим. — Pride flag — флаг Гордости, одно из названий флага представителей ЛГБТК)
Смех, который следует за его заявлением, мрачен и пронизан насилием, звук, который эхом отдаётся в смешках окружающих его людей. Зейд и Тристан не смеются, но, похоже, они наслаждаются моей болью, позволяя своим последователям делать за них грязную работу.
— Мистер Ганнибал, не хотели бы вы пойти со мной в офис и обсудить ваше отношение к представителям ЛГБТК? — губы миссис Эмбертон поджаты, и то, как она смотрит на Джона Ганнибала, не слишком приятно. Он входит во Внутренний круг, это я выучила наизусть. Знай своих врагов и всё такое.
— Давайте, вперёд. Вы знаете, позицию моего отца по этому поводу. — Миссис Эмбертон хмурится, но больше ничего не говорит. Тогда я решаю, что даже если она мне действительно нравится, она недостаточно сильна, чтобы защитить меня здесь. Отец Джона Ганнибала — сенатор-консерватор от штата Теннесси, и построил свою политическую позицию на том, чтобы не регистрировать однополые браки в своём штате. Конечно, теперь, после решения Верховного суда, это утратило силу, но я готова поспорить на свою жизнь, что его взгляды остались во многом прежними.
— Тёплые воспоминания о том времени в моей жизни просочились в сознание ребёнка и превратились в цветную призму, — продолжаю я, чувствуя, как мои ладони начинают потеть. Я чувствую на себе взгляды Идолов, особенно Тристана и Зейда. Последний приподнимает одну бровь, его татуированные пальцы отбивают ритм на подлокотнике кресла. Другой же… теперь у него слегка приподнимается уголок рта, как будто он только что подумал о чем-то ужасном, что мог бы сделать со мной. — Превращение слов этой книги и воспоминаний о том времени в произведение динамичного искусства стало катарсическим опытом. С ним я переживала свои лучшие детские воспоминания с каждым мазком и ударом.
— Она сама это сказала, (прим. — That’s what she said - используется, чтобы перевернуть самую обычную фразу в сексуальный или обидный подтекст) — мурлычет Харпер, и класс взрывается смехом.
Миссис Эмбертон тяжело вздыхает, но никто из учителей ни черта не делает.
Я думаю, классицизм господствует в каждом уголке мира. Даже искусство и учёные не в безопасности.
— Спасибо, — говорю я, оставляя свою работу на сцене и возвращаясь на своё место. Никто не хлопает мне, кроме Миранды и преподавателей, что ещё более унизительно из-за того, что это отдаётся эхом в огромном лекционном зале. Мистер Картер отодвигает мой проект в сторону и называет следующее имя в своём списке.
Когда я поднимаюсь по ступенькам к своему месту, кто-то ставит ногу в проход и подставляет мне подножку. Я падаю так сильно, что мой подбородок ударяется об пол, а рот наполняется кровью.
Остаток дня я провожу в кабинете медсестры с мигренью.
Когда я возвращаюсь в своё общежитие позже в тот же день, к моей двери приклеена связка радужных флажков, а на полу лежит Blu-ray с лесбийским порно. Я со вздохом поднимаю его и срываю всё, кроме самого большого флага, оставляя его гордо висеть на моей двери. Я настолько гетеро, насколько это возможно, но в то же время я ярый союзник. У меня нет проблем с флагом Гордости на моей двери.
Остальные флажки я убираю в ящик прикроватной тумбочки на всякий случай.
Если студенты академии хотят сломить меня, им придётся постараться гораздо, гораздо лучше.
— Эта неделя была не такой уж плохой, верно? — спрашивает Миранда, присаживаясь на край стола в библиотеке и болтая ногами. Сегодня на ней такая короткая юбка, что я вижу, что на ней пояс с подвязками и чулки до бёдер, а не просто колготки, как я думала. Мне любопытно, но я не чувствую, что мы достаточно хорошие подруги, чтобы спрашивать о таком. Часть меня думает, что она, возможно, встречается с Тристаном Вандербильтом, но это такая ужасная мысль, что я не хочу облекать её в слова.