Протягивая руку, я касаюсь того, что осталось от моих волос, и съёживаюсь.
Жаль, что это не работает в другие дни.
Если я хочу остаться здесь, мне придётся бороться за своё личное пространство.
Я просто надеюсь, что смогу выиграть эту битву.
На следующий день я беру пропуск за пределы кампуса, который дала мне мисс Фелтон, прошу одну из машин академии отвезти меня в город и покупаю коробку розово-золотистой краски для волос. Поскольку душ, который я приняла сегодня утром, смыл большую часть кроваво-красного цвета, он отлично схватывается, и, когда смотрюсь в зеркало, я понимаю… Мне действительно нравится.
«Получай, Бекки Платтер», — думаю я, выключая свет в ванной и направляясь в кабинет смешанной медиа, чтобы поиграть на педальной арфе. Держу пари, я единственная студентка, которая сегодня вечером играет на их инструменте.
И вот как всё будет с этого момента: я собираюсь сделать всё возможное для себя. Что бы ни делали или ни говорили другие, пусть всё слетает как с гуся вода.
Легче сказать, чем сделать, правда?
Пятница после Хэллоуина — это день, когда я по-настоящему дам отпор Бекки.
Месть может быть сладкой, особенно когда причиной её является только мой успех.
Прослушивание оркестра проводится после уроков в школьном театре. Приглашают всех желающих прийти и посмотреть. Там, в Лоуэр Бэнксе, никто бы этого не сделал. Ладно, может быть, один-два встревоженных родителя, лучший друг, желающий оказать поддержку, но по большей части это никого не волновало.
Здесь… всё не так.
Зал набит так плотно, что некоторые студенты стоят в задней части зала, наблюдая, как мистер Картер проходит через каждого студента в списке прослушиваний. Судя по номеру, приколотому к моей рубашке, я в самом конце, сразу после Бекки. Мы единственные две студентки в школе, претендующие на первое место в арфе. Это тоже хорошо, потому что здесь всего одно место.
Харпер здесь для поддержки, но она не участвует. Вместо этого она сосредоточена на хоре, довольная тем, что, по крайней мере, в каком-то отношении я буду у неё под каблуком. Петь в младшем хоре, чтобы получить зачёт в классе, и пробоваться в хоровую группу академии — это две совершенно разные вещи, но она довольна тем, что управляет ими обоими.
— Тристан начинает приходить в себя, — говорит она Бекки, пока я стою там, прислонившись к колонне, и наблюдаю, как миниатюрная брюнетка возится со своей флейтой. Она так нервничает, что у неё потеют руки, и она едва может держать инструмент. — Я сказала ему, что больше не буду спать с кем попало, и спросила, не хочет ли он сделать всё официально этим летом.
Бекки хихикает и поправляет номер, приколотый к её блузке.
— Ну, я не уверена, что закончила развлекаться с парнями, но, чтобы заполучить Тристана, я бы тоже это сделала. — Бекки замолкает, и две девушки бросают на меня взгляды, как будто только что поняли, что я стою здесь. — Обручиться с кем-то вроде него так рано и забронировать его, вероятно, хорошая идея.
Мой рот сжимается, но я не поворачиваюсь, чтобы посмотреть на них. Какое мне дело до того, что одна женщина-монстр хочет обручиться с другим мужчиной-монстром? Они могут нарожать маленьких детей-монстров и вместе продолжать терроризировать мир. Они заслуживают друг друга.
Мои губы подёргиваются, когда я думаю о Тристане, склоняющем Киару над раковиной. Харпер может заполучить своего жениха-мужчину-шлюху. И всё же… у меня скручивает живот, и моё хорошее настроение улетучивается.
В этой академии учатся невероятно талантливые студенты, и наблюдать за их игрой на сцене внушает благоговейный трепет. Настолько сильно, что вскоре я забываю этот странный укол ревности, мой разум блокирует постоянную болтовню двух девушек Идолов. Зейд находится в центре зала, сидя прямо рядом с мистером Картером. Он студент-помощник вместе с полудюжиной четверокурсников, которые все играют в продвинутом оркестре. Как этот придурок оказался на месте критика, выше моего понимания. Он рок-звезда, а не концертный пианист.
Я не думаю о том поцелуе. Держу пари, он всё равно был слишком пьян, чтобы что-то вспомнить.
Как только наступает очередь Бекки, она протискивается мимо меня, чуть не сбивая с ног. Я спускаю ей это с рук, стиснув зубы, и жду, пока она сядет играть. В толпе воцаряется тишина, потому что в этой академии нет ни одного студента — ни первокурсника, ни четверокурсника, — который не знал бы, что со мной творится.
Бекки вздыхает, перекидывает свои светлые волосы через плечо и одаривает толпу обаятельной улыбкой. Она начинает играть, и я узнаю, что это единственное произведение, когда-либо написанное Моцартом для арфы: концерт для флейты, арфы с оркестром. Это хороший выбор и один из моих личных фаворитов. Однако у Бекки просто не хватает навыков, чтобы справиться с ним, даже если её сопровождают друзья из ближайшего окружения.
Она хорошенькая, когда играет, её глаза полуприкрыты, эта её злая ухмылка на краткий миг стёрта начисто. Знание того, что она способна отгонять ненависть, заставляет меня любить арфу ещё больше. Выражение её лица ясное и открытое, как будто она не была дочерью сатаны. Что ж… Я бросаю взгляд на Харпер, которая проводит пальцами по своим длинным тёмным волосам и полностью игнорирует выступление своей подруги в пользу своего телефона. Может быть, Харпер — настоящая дочь сатаны, а Бекки просто её лучшая подруга.
Бекки заканчивает под бурные овации, кланяясь и краснея, прикладывая руку к груди. Когда она поворачивается, чтобы посмотреть на меня, в её глазах вспыхивает тьма, и я стараюсь обходить её стороной, когда она проходит мимо. Я продвигаюсь по сцене под звуки неодобрительного свиста и шипения.
— Хорошо, хорошо, — кричит мистер Картер, вставая и поднимая ладони, пока не воцаряется тишина. — Следующий звук, который я услышу из чьих-либо уст, но не подбадривающий, и вы идёте вон. — Он снова садится и кивает, чтобы я продолжала. Улыбка озаряет моё лицо, и я сажусь.
Я выбрала более современную пьесу, на свой страх и риск, но она отзывается во мне, и мне нужно почувствовать эту радость — сидеть здесь и играть перед такой враждебной аудиторией. Мой взгляд блуждает по толпе и натыкается на изумрудный взгляд Зейда, сверкающий, когда он наклоняется вперёд и кладёт подбородок на сложенные руки. Тристана и Крида легко заметить, они сидят в противоположных концах зала. Их притяжение одинаково сильно, и я перевожу взгляд с одного на другого, прежде чем снова сфокусироваться на арфе «Lyon & Healy», стоящей передо мной. Это прекрасный инструмент, который стоит больше, чем дом моего отца… э-э, железнодорожный вагон, если быть точнее.
Закрыв глаза, я сосредотачиваюсь и делаю глубокий вдох.
Мои пальцы начинают двигаться, играя «Хау Хилл» Патрика Хейза, написанную для королевской арфистки Клэр Джонс. Мелодия начинается красиво и легко, как солнечный свет сквозь облака, и я делаю всё возможное, чтобы передать это чувство в своей игре, на моих губах появляется улыбка. Педальные арфы — это не шутка, один из самых дорогих инструментов в мире. Чтобы арендовать даже самую дерьмовую арфу, папе приходилось подрабатывать на второй работе. Он привёл меня сюда, на это место, и даже если я расстроена из-за родительской недели, я люблю его до безумия.
Это тоже я пытаюсь вложить в свою музыку, чувствуя вибрации на своей коже, как будто я купаюсь в этом звуке. Песня замедляется, останавливается и возвращается к жизни, оптимистичная мелодия напоминает о дожде тёплым летним днём, питающем иссушенную землю. Я отдаюсь этому чувству, на мгновение забывая, где я нахожусь, и кто за мной наблюдает.