— Что ты хочешь сегодня на ужин? — спрашивает папа, когда я опускаю руки и приподнимаюсь на локтях, чтобы посмотреть на него. В уголках его карих глаз появились добрые морщинки, а улыбка ясная и искренняя. — Мы могли бы приготовить барбекю? Или просто заказать пиццу или китайскую кухню?
— Простая, нормальная еда, это моя единственная просьба. — Я ухмыляюсь, пока сажусь. — В Бёрберри готовят вкусно — на самом деле потрясающе, — но иногда я даже не могу выговорить эти названия. — Папа смеётся и достаёт свой мобильный.
— Тогда пицца. — Он направляется в гостиную, чтобы позвонить, а я снова проверяю свой телефон.
У меня есть сообщения от Лиззи, Миранды, Зака… и Крида.
«Миранда так сильно скучает по тебе, что не перестаёт о тебе говорить. Это чертовски раздражает».
Я улыбаюсь и пытаюсь сообразить, как мне следует ответить в ответ. Часть меня хочет спросить про январь, действительно ли он собирается снова обращаться со мной как с мусором. То же самое с Тристаном и Зейдом. Они были вроде как… милыми? И эти поцелуи… Я просто предположила, что в соответствии со своей частью соглашения они просто оставят меня в покое. Но всё было не так. Во всяком случае, они трое стали уделять мне больше внимания.
«Скажи ей, что я ем пиццу с папой и думаю о ней», — вот мой ответ.
Мгновение спустя: «А обо мне ты тоже думаешь?»
Моё сердце бешено колотится в груди, но я не готова ответить на это сообщение, поэтому я снова выключаю экран, переодеваюсь и присоединяюсь к папе в гостиной за пиццей. Накануне он работал допоздна, а потом практически сразу после этого уехал, чтобы забрать меня, так что он заснул ещё до окончания нашего фильма. Я укрываю его одеялом, убавляю громкость телевизора до шёпота, а затем беру куртку.
Зак ждёт снаружи, когда я выхожу на крыльцо.
На нём чёрная куртка, тёмно-синие джинсы и шапочка. Здесь на удивление холодно даже для декабря, и когда мы выдыхаем, маленькие облачка уносятся в темноту.
Рядом с папиным грузовиком стоит его оранжевый «Макларен», который стоит столько же, сколько весь этот парк трейлеров. Это более красивая машина, чем, насколько я помню, была у семьи Зака раньше. Он оглядывается через плечо в направлении моего взгляда и пожимает плечами.
— Дедушка разблокировал трастовые фонды: мой и папин, — говорит он, а затем снова пожимает плечами. — Я думаю, он также вписал нас обратно в завещание, но там есть все эти грёбаные дурацкие условия. Я пытаюсь наслаждаться деньгами, пока они у меня есть.
— Твой дедушка отрекался от вас? — спрашиваю я. Я этого не знала. Вероятно, это объяснило бы, почему я раньше не понимала, что он так богат. Я имею в виду, что он член Клуба Бесконечности, так что он, должно быть, гораздо более обеспечен, чем я изначально думала. Внезапно я чувствую усталость.
— Ага. — Зак подходит к двери со стороны водителя и открывает её. Его тёмные глаза поднимаются на мои. — Залезай, — говорит он, и после секундного колебания я так и делаю.
Мы едем в какую-то странную маленькую круглосуточную закусочную на побережье. Там пахнет морепродуктами, и все столы покрыты липким пластиком, но, когда приносят наши заказы, клянусь, это лучшее, что я ела за последние годы.
— Этот суп из моллюсков… — здесь даже нет никаких слов. Зак просто смотрит на меня своими тёмными, непроницаемыми глазами, и я начинаю удивляться, как он вообще умудрился попасть в такое заведение. Представить себе кого-либо из сидящих здесь Идолов практически невозможно. Даже Миранда не решилась бы войти сюда.
— Моему отцу принадлежит половина рыболовецких судов в этом доке. — Он указывает на окно позади меня, и я оборачиваюсь. — Он владел бы ими всеми, если бы город не ненавидел его так сильно. — Зак откидывается на спинку стула и скрещивает руки на широкой груди. Он доел рыбу с жареной картошкой, а я едва съела половину своей тарелки супа.
Несмотря на то, что Трини-Бей находится недалеко от Круз-Бей, он всегда функционировал по своим собственным правилам, больше похожий на маленький городок, чем на псевдо-пригород. По всей закусочной развешаны вывески «Купи местное». Это объясняет, почему они не хотят иметь ничего общего с семьёй Брукс.
— Как жизнь в Ковентри? — спрашиваю я, когда не могу решить, как реагировать на его заявление. Он пожимает плечами, мышцы его рук напрягаются от этого движения. Мои глаза прикованы к нему и, кажется, не могут оторваться. В восьмом классе он ни в коем случае не был худым, но… за лето он определённо повзрослел.
— Всё в порядке. — Всего лишь. Его тёмные глаза впились в мои, и я чувствую, как пылают мои щёки. Мы с Заком живём в разных мирах, и у нас происходило столько всего в нашей с ним истории, но мне нравится проводить с ним время.
«Как только она узнает, что ты сделал, та девушка, которую ты убил…» Слова Тристана звучат у меня в голове, но я отталкиваю их. Я не знаю, о чё он говорит, и мне это неинтересно. Я уверена, что бы ни произошло на самом деле, всё не так ужасно, как он пытается это представить. Очевидно, что Зак никого не убивал, иначе он сидел бы в тюрьме.
Верно?
Мой телефон загорается, и я смотрю на него, видя ещё одно сообщение от Крида.
«Это значит нет?» — спрашивает он, и я бросаю взгляд на его предыдущее сообщение: «А обо мне ты тоже думаешь?»
Я прикусываю нижнюю губу и набираю сообщение.
«Может быть. А что?»
Моё сердце бешено колотится, и я засовываю телефон в карман пальто, слишком нервничая, чтобы прочитать, что он ответит. После каникул в школе всё снова может стать плохо. Он может снова начать издеваться надо мной. Ничего не изменилось, верно? Даже великолепный танец под сверкающими серебряными лентами и хрустальными люстрами не может исправить несправедливость в мире.
— Это один из парней-Идолов? — наконец спрашивает Зак, и я поднимаю взгляд от своей еды. Он просто смотрит на меня, и темнота делает его лицо непроницаемым.
— Да, а что? — уголки рта Зака едва заметно напрягаются.
— А то, что они куски дерьма, все трое. И это говорит тебе тот, кто знает, что он и сам мудак. — Мы смотрим друг на друга, и мои щёки пылают.
— Знаешь, они тоже предостерегали меня держаться от тебя подальше, — начинаю я, разрезая ложкой картофелину на кусочки. — По их словам, ты ещё хуже. — Зак ничего не говорит, и некоторое время мы сидим в тишине. — Если тебе от этого станет легче, то они были так жестоки ко мне, что я не думаю, что мы когда-нибудь смогли бы стать друзьями.
Не друзья, но… разве поцелуй Зейда не обжигал тебя на танцполе? А как насчёт рук Крида на твоей талии прошлой ночью? И Тристан… Я изо всех сил стараюсь не думать о Тристане.
Выдыхая, я прогоняю эти мысли и вместо этого пытаюсь спросить о футболе. Это делает своё дело. Зак рассказывает мне о своей команде, об их жестоких тренировках, о том, как сильно он любит своего тренера. Это самый долгий и непрерывный разговор, который у нас когда-либо был.
После того, как мы заканчиваем есть, он ведёт меня прогуляться по пирсу и по небольшому участку пляжа рядом с рестораном, останавливаясь, чтобы подобрать нетронутого плоского морского ежа. Он хватает мою руку одной из своих огромных ладоней, разжимает мои пальцы, а затем кладёт его мне на ладонь. Когда он снова накрывает мою руку своей, моё сердце учащённо бьётся, и я чувствую такое головокружение, что мне приходится на мгновение присесть на песок. Он садится рядом со мной, и мы смотрим, как лунный или солнечный свет отражается от нежных волн.
— За всё, что я сделал с тобой в средней школе, — говорит он, выдыхая, — прости меня.