— Серьёзно? — спрашиваю я, и мне не нравится, как звучит мой голос, на мой вкус, слишком нетерпеливый. — Почему? Ты ненавидишь меня.
— Раньше да. Больше нет. — И всё. Вау, этот парень действительно словоохотлив. Он кладёт локоть на подлокотник кресла и подпирает подбородок ладонью. Бледно-голубые глаза оттеняются цветом рубашки, две верхние пуговицы расстёгнуты, чёрные джинсы резко контрастируют с такой прилично выглядящей рубашкой. На Криде мужские туфли с черепом и скрещёнными костями на носке, на мой вкус, немного готические. Когда он замечает, что я смотрю на него, его рот кривится в острой улыбке. — Пакстон Блэкуэлл, слышала о нём?
— Не совсем, — начинаю я, гадая, к чему всё это клонится. Я беру свой латте, пока Миранда наслаждается брауни. — А что?
— Он солист группы «Красота во лжи». Они отправились в турне с группой Зейда «Afterglow». Эти туфли, Баркер Блэкс — его любимые. Он надевает их на каждый концерт.
Я глупо моргаю, делая глоток своего напитка, чтобы нарушить тишину. Это самый длинный и самый нормальный разговор, который у нас с Кридом когда-либо был. Я даже не уверен, что сказать.
— Извини, я не слушаю рок, или поп, или вообще какую-либо мейнстримную музыку, если уж на то пошло. В основном я сосредоточен на Софии Дюссек или Кэтрин Финч. — Я меняю свой кофе на датский сыр, а Крид наблюдает за мной, как будто изучает каждое моё движение. Я понимаю, что не дала ему ответа на его вопрос: должна ли я пойти на зимний бал с этим парнем?
— Арфисты, — произносит Крид, но не так, как будто он совсем не уверен, скорее, он ожидал бы, что любой культурный человек узнает эти имена. — Бекки хочет убить тебя за то, что ты заняла её место в оркестре.
— Я не занимал её место; я просто играю лучше. Кроме того, она дублёрша. Это тоже большое дело.
Крид наклоняется вперёд, его ресницы длинные и загнутые, более бледные, чем у его сестры, но не такие тонкие, как его волосы. Они более золотисто-коричневого цвета, привлекают больше внимания к его великолепным глазам.
— Ты врываешься в нашу школу и уничтожаешь учеников, у которых были все преимущества в жизни. Ты играешь лучше, ты усерднее учишься. Люди чувствуют, что ты отнимаешь у них роскошь, принадлежащую им по праву рождения.
— Несмотря на всё, что я слышала, как они жаловались, что я лишь случай благотворительности, забираю с трудом заработанные деньги других людей, похоже, никто на самом деле не хочет работать усерднее, чтобы победить меня. Они просто хотят, чтобы я исчезла. — Крид протягивает руку и касается уголка моего рта костяшками пальцев.
— Крошка, — объясняет он, но моё лицо пылает, а Миранда переводит взгляд с меня на него, как будто никогда раньше нас не видела. Крид продолжает слизывать упомянутую крошку, что на самом деле может быть истолковано только одним образом: он ко мне клеится. — Итак, да или нет, ты пойдёшь со мной на зимний бал?
— Ты не дал мне ни малейшего повода сказать да, — отвечаю я ему, и его ленивые губы растягиваются в беззаботной улыбке. Он берёт свой кофе — чёрный, без сахара и сливок — и отхлёбывает, наблюдая за мной поверх края кружки. Я думаю, он не собирается спорить с этим утверждением. Он, наверное, просто думает, что я сдамся.
Я стараюсь не обращать на него внимания, пока мы доедаем еду и напитки, вместо этого поворачиваюсь к Миранде и обсуждаю её планы на предстоящую поездку в Париж. Она бывала там так много раз, что для неё это не имеет большого значения, но у меня болит сердце при мысли о том, чтобы увидеть Эйфелеву башню, или Лувр, или Катакомбы. Однажды, если я останусь на верном пути, я смогу сама оплачивать свой проезд по всему миру.
Как только мы заходим в бутик — какое-то заведение под названием «Chaussures du Monde», — я совершенно ошарашена. Стеклянные полки занимают все стены и доходят до двадцатифутового потолка со старинной жестяной потолочной плиткой и люстрами.
— Впечатляет, правда? — спрашивает Миранда, задыхаясь от волнения. Она подводит меня к витрине в углу и начинает указывать на вещи, которые, по её мнению, я должна надеть. К счастью, указав на добрых тридцать или около того пар, которые она хочет, чтобы я примерила, она отвлекается на обувь для своего собственного наряда.
Я скорее чувствую, чем слышу, как Крид подходит ко мне сзади.
Он обнимает меня, его тело прижимается к моей спине, и у меня мурашки бегут по коже, когда он протягивает пару туфель на каблуке, украшенных золотыми лунами и серебряными звёздами. Честно говоря, они идеально подходят к платью, которое я беру у Миранды, но я могу только представить, насколько они дорогие.
— Померь вот эти, — шепчет он так близко к моему уху, что мне приходится закрыть глаза и сделать глубокий вдох, чтобы отогнать странное трепещущее чувство в животе. Я оборачиваюсь, ожидая, что он отодвинется, но это получается не совсем так. Моя грудь прижимается к его груди, и моё дыхание прерывается. Крид долго смотрит на меня сверху вниз, прежде чем протянуть руку и убрать с моих глаз выбившуюся прядь розово-золотистых волос. — Мы можем примерить их, тридцать седьмой? — спрашивает он, и помощник, помогающий нам, спешит выполнить его просьбу.
— Это жутко, — говорю я ему, когда он, наконец, отступает, и я подхожу, чтобы сесть на изогнутый золотой диван, который проходит по центру магазина. Это диван — лишь одна непрерывная деталь, и я задаюсь вопросом, где они его взяли и как им удалось втиснуть его в двери. — Откуда ты знаешь мой размер?
— Потому что Миранда — моя сестра-близнец, и ты делишь с ней обувь. — Он ждёт, пока сотрудница вернётся, а затем берёт коробку у неё из рук. — Я сам. — Его голос не терпит возражений, а его одежда и поза явно говорят о деньгах, поэтому женщина отодвигается в сторону и смотрит, как Крид опускается передо мной на колени.
Ого.
Вау.
Моё сердце колотится, когда он смотрит на меня сквозь пряди своих шелковистых белокурых волос, и я задаюсь вопросом, не так ли чувствовала бы себя крестьянская девушка, если бы принц поклонился ей. У меня перехватывает горло, и я с трудом вспоминаю английский язык.
Медленно, почти мучительно медленно Крид стаскивает белые кружевные балетки, которые я позаимствовала у Миранды, дразня подъём моей ноги своими длинными пальцами. Мою кожу покалывает от удовольствия, и мне приходится на секунду закрыть глаза, чтобы удержаться от стона. Когда я открываю их, то вижу, как Крид вытаскивает из коробки одну из туфель и благоговейно засовывает в него мою правую ногу. Он застёгивает замшевую застёжку на лодыжке, а затем переходит к другой.
Закончив, он встаёт и протягивает мне руку.
Я немного дрожу, но протягиваю руку и беру его, чувствуя небольшой электрический разряд от его прикосновения. Он проводит меня через весь магазин и обратно, наши шаги смягчает плюшевый ковёр, покрывающий пол.
— Ну, что думаешь? — спрашивает он, когда мы останавливаемся перед зеркалом. Я примерила только одну пару, но, по-моему, я влюблена. В обувь, я имею в виду. Влюблена в эти туфли.
— Они красивые, но слишком дорогие, — начинаю я, но он перебивает меня, поворачиваясь к продавцу. Когда я поднимаю взгляд, вижу, что его глаза горят чем-то похожим на желание.
— Мы берём их, — говорит он мне, вытаскивая свой бумажник. Он протягивает ей свою карту, и она исчезает за стойкой. Эти льдисто-голубые глаза останавливаются на мне, и мне внезапно становится трудно дышать. Миранда прервала свой поход по магазинам, чтобы вновь посмотреть на нас.
— Это не значит, что я пойду с тобой на зимний бал, — шепчу я, и Крид дотрагивается до моего подбородка, поднимая мой взгляд на него. Его взгляд прожигает мою защиту насквозь и проникает в бурлящие глубины моих эмоций.
— Значит.
Крид наклоняется, и прежде чем я успеваю сообразить, как отреагировать, он касается своими губами моих, а затем отстраняется. Я всё ещё не оправилась от удара электрическим током от прикосновения его губ к моим, когда он поворачивается, берёт двумя пальцами свою карту у помощника и выходит прямо за дверь.