— Вот видишь, я знала, что у меня хорошие гены, — говорит она, протягивая руку, чтобы коснуться моих волос. Я отступаю, и она хмурится, но этот лёд внутри меня тает, уступая место гневу.
— Гены? Это не имеет никакого отношения к ДНК. Это связано с тем, что папа подрабатывал на второй работе, с целью оплатить четыреста долларов в месяц за аренду арфы, чтобы я могла играть дома.
— Марни, — начинает папа, поднимаясь со своего места на диване. Я ещё не рассказала ему о пятидесяти пяти тысячах долларов на моём новом счёте, но я использовала часть из них, чтобы купить несколько рождественских подарков, когда гуляла с Кридом и Мирандой. У него на запястье новые часы, которые стоят больше, чем я когда-либо тратила на одну вещь за всю свою жизнь. Я не уверена, что он понимает, насколько они ценны. Почти уверена, что папа думает, что это подделка. — Твоя мама здесь, чтобы пригласить тебя с собой на рождественский ужин.
— Мы едем в Эйвондейл, — говорит она, сияя, так гордясь собой за то, что заказала столик в самом дорогом ресторане города. — Тебе там понравится.
— Моя сестра приедет? — спрашиваю я, и ещё немного этого льда тает, уступая место ярости. Я ещё даже не познакомилась со своей сестрой. Насколько я знаю, она даже не подозревает о моём существовании, а между нами едва ли три года разницы. Мама уже была беременна ею, когда бросила меня на той остановке.
Губы Дженнифер поджимаются, и она бросает взгляд на моего отца.
— Почему ты смотришь на него, когда ты единственная, кто может ответить на мой вопрос? — я скрещиваю руки на груди и прислоняюсь к стойке, стараясь не думать о том, как скучала по маме, когда я… те два раза, когда я… У меня пересыхает в горле, и я чуть не давлюсь комом, когда пытаюсь сглотнуть.
— Иди, оденься во что-нибудь поприличнее, — вместо этого говорит Дженнифер, не потрудившись ответить ни на один из моих вопросов. — Если у тебя ничего нет, можешь надеть свою форму… — она не закончила говорить, но я уже отталкиваюсь и направляюсь по коридору в свою спальню. Оказавшись внутри, я хлопаю дверью, запираю её и достаю телефон из кармана пижамных штанов.
«Ты сегодня занят?» — я отправляю сообщение Заку и удивляюсь, когда он сразу же начинает печатать.
«Чёрт возьми, нет. Тут пиздец как скучно. Хочешь свалить оттуда?»
«Да, пожалуйста. Подберёшь меня на дороге?»
Я не дожидаюсь его ответа, надеваю джинсы, футболку, угги, которые папа подарил мне сегодня утром, и своё тёплое красное шерстяное пальто от академии. За моей кроватью есть дверь от первоначального вида вагона как поезда. Это соединило бы пассажирский вагон, в котором я нахожусь, с другим пассажирским вагоном или рестораном. Если я встану на свою кровать и отомкну верхний замок, я смогу открыть её и вылезти наружу.
Тихо закрыв её за собой, я спрыгиваю на грязную гравийную дорожку и выбегаю на дорогу.
Поскольку я не знаю, сколько времени понадобится Заку, чтобы добраться сюда, я прячусь за деревом, гадая, придут ли Дженн и Чарли искать меня. Через некоторое время я слышу, как они зовут меня, и мой телефон жужжит у меня в кармане. Я перевожу его на бесшумный режим, а затем пригибаюсь пониже, пока «Макларен» Зака не подъезжает к обочине.
— Куда мы направляемся? — спрашивает он, когда я забираюсь внутрь, вжимаясь в сиденье. Подогрев сидений так недооценивается. Я оглядываюсь и встречаюсь взглядом с его тёмными глазами. Когда мы смотрим друг на друга, я вижу, что он знает, что сделал со мной. Он никогда не сможет забыть; я никогда не смогу забыть. Как мы можем по-настоящему быть друзьями? Посмотрим, как сложилась наша жизнь.
— Куда-угодно, лишь бы подальше отсюда, — отвечаю я, и это правда.
Остаток дня мы просто катаемся.
И это самый лучший день, который у меня был за долгое-долгое время.
Глава 17
Возвращаться в подготовительную академию Бёрберри после перерыва горько-сладко. Я рада снова увидеть Миранду, но я нервничаю, ожидая увидеть, что произойдёт после отмены запрета на издевательства. Первое, что я замечаю, зайдя внутрь, — это то, что в моём шкафчике полно презервативов с приклеенной к центру запиской.
«Это для тебя, Работяжка. ХОХО».
Здорово.
Я со вздохом разрываю записку. Папа был недоволен моим отъездом, а мамы уже давно и след простыл, когда я вернулась домой. Я извинилась перед ним, позволила ему наказать меня до конца каникул и посвятила себя учёбе, пока он был на работе. Что бы ни происходило между мной и Заком, я не могу разобраться с этим прямо сейчас.
— С возвращением, — говорит Тристан, проходя мимо меня и направляясь по коридору со свитой на буксире. Он не смотрит на меня, но его пальцы едва касаются тыльной стороны моей ладони, оставляя ощущение покалывания, которое длится часами.
Как только Миранда перестаёт подпрыгивать от возбуждения из-за того, что снова видит меня, она начинает рассказывать мне всё о своём отпуске, о том, что Крид был гораздо менее воинственным, чем обычно, как её мама купила ей пару Лабутенов во флагманском парижском магазине и как из их квартиры открывался вид на Эйфелеву башню. Миранда Кэбот — замечательный человек, но её жизнь настолько отличается от моей, что я даже не знаю, с чего начать все перечисления.
Эндрю присоединяется к нам за ланчем, и, хотя ехидные комментарии и насмешки в коридорах вернулись, в них нет таких разрушающих жизнь моментов, как алкотестер или эссе. На самом деле, все трое парней-Идолов по-прежнему относительно нормально относятся ко мне.
Поскольку наш первый день возвращения тоже приходится на пятницу, третье января, мы возвращаем наши телефоны сразу после занятий, и я нахожу сообщение от Тристана, приглашающее меня поработать над нашим проектом по химии. В итоге мы проводим большую часть выходных, прогуливаясь по кампусу и беря пробы почвы для тестирования в лаборатории в поисках различных загрязняющих веществ. Мы также берём образцы краски, утеплителя, который виден на недостроенных стенах школьного подвала, и даже кусок черепицы с крыши.
Чуть больше недели спустя мы завершаем наши эксперименты и планируем встретиться в библиотеке, чтобы завершить последнее исследование, используя старые архивные файлы школы и газетные слайды, чтобы получить информацию о кампусе, которая, безусловно, недоступна онлайн.
Конечно, сначала я должна пережить физкультуру.
Теперь, когда запрет на издевательства снят, это, без сомнения, на сто процентов моё нелюбимое занятие.
Мы переодеваемся в наши школьные купальники, и начинается поддразнивание. Голубокровные — особенно Харпер и Бекки — неумолимы, делая всё возможное, чтобы компенсировать мне краткую передышку от их жестокости. Они приходят на занятия с красными линиями, нарисованными фломастером на запястьях, и шепчутся о том, какой толстой я выгляжу в своём купальнике. Когда меня это не смущает, одна из них толкает меня на глубину, тренер не смотрит, и в итоге у меня в носу и лёгких оказывается огромное количество воды, я задыхаюсь от ощущения жжения, когда выныриваю на поверхность и тащусь обратно на твёрдую почву под ногами.
Их мелкая чушь не задевает меня. Вместо этого я отмахиваюсь от них и сосредотачиваюсь на том факте, что мы с Тристаном получим самую высокую оценку по химии. У меня нет никаких сомнений на этот счёт. Я получаю немалое удовольствие, когда Харпер начинает жаловаться, что Тристан не хочет тусоваться с ней после школы, потому что он слишком занят, трахая Работяжку.
Приняв душ в — к счастью — отдельной кабинке, я оборачиваюсь полотенцем и открываю свой шкафчик, хватаю рубашку, юбку, галстук, носки, туфли… и где моё чёртово нижнее бельё? Я роюсь в своих вещах, но не вижу бледно-голубых хлопчатобумажных трусиков, которые были на мне раньше. Нахмурившись, я прокрадываюсь обратно в отдельную душевую кабинку, чтобы переодеться. Я ни за что на свете не разденусь перед этими девушками. Зная мою удачу, они, вероятно, пронесли бы сюда телефон и сфотографировали меня, чтобы распространить по всей школе.