Отец открыл шкаф, порылся в груде ножей и столовых приборов из нержавеющей стали, выложил на столешницу фруктовый нож.
Пока он резал яблоко, я смотрел ему в спину. Его плечи были напряжены. От него пахло одеколоном после бритья и тревогой: этот резкий запах всегда сопровождал отца, когда он нервничал.
— Я тут подумал, — сказал он, не оборачиваясь. — Мисси Брандт недавно обмолвилась о том, что ей не помешал бы помощник для занятий с дошколятами. Тебя это может заинтересовать?
У меня было такое чувство, что Мисси не только ни о чем таком не упоминала, но и вряд ли вообще об этом задумывалась, хотя, разумеется, послушно ответила «да». А что еще можно ответить, если пастор просит взять под крылышко своего фальшивого сына?
Не дождавшись ответа, отец обернулся.
— Что-то не так? Я думаю, это неплохой вариант. Таким образом ты получишь официальное место в общине.
Я впился ногтями в ладони и постарался справиться с голосом.
— Просто это… так странно.
— Ничего странного! Тебе понадобится несколько недель, чтобы привыкнуть к малышам, но я уверен — все получится, надо просто попробовать. — Вздохнув, он покачал головой: — В этом главная проблема, твоя и твоей матери! Вы оба в любой ситуации начинаете искать отговорки, лишь бы ничего не делать! Вы даже не пытаетесь дать событиям возможность произойти!
Ага, значит, мы снова очутились на зыбкой почве выбора сторон. С одной стороны мама и я — вечные пессимистичные реалисты. С другой — отец и Эмма — бодрые, энергичные, светящиеся уверенностью, что мир прекрасен, а я не соглашаюсь с ними только потому, что в это не верю. Хотя хотел бы.
Я принялся крутить в руках салфетку, но тут же бросил это занятие, потому что оно выдавало неуверенность, которой я не чувствовал. Я твердо верил в то, что должен был сказать отцу. Другое дело, что мне очень не хотелось этого говорить.
— Пап, это вообще не та ситуация, которая может наладиться. Это просто то, что есть, и никаким волшебным образом она не изменится. Что бы я ни делал, я все равно не смогу жить так, как другие.
Отец отвернулся к окну, так что я не мог увидеть его лица.
— Не надо так говорить. Дело не в тебе.
Я откинул голову назад и закрыл глаза, чувствуя пульсирующую боль в груди, словно кто-то меня ударил.
— Нет, во мне! Ты ведь даже разговариваешь со мной не так, как с Эммой!
От этих слов отец шумно выдохнул, с хрипом, похожим на смех.
— Это не имеет никакого отношения к Эмме! Видит бог, я изо всех сил стараюсь понять, что тебе нужно, но это так сложно! С тобой всегда все было непонятно, но это не значит, что я не старался. Да, это единственное, что мы можем: стараться поступать правильно.
Я хотел сказать ему, что в моем случае правильнее положиться на то, что работает, а не отдавать под мое начало кучу малышей, но тут пришла Эмма. Она прошлепала через кухню и распахнула холодильник.
Я молчал, отец даже не повернулся.
Эмма порылась в ящике для овощей, потом посмотрела на нас с отцом.
— Ты зря так грубо вел себя с Джанис, — заявила она, и в первую секунду я решил, будто она обращается ко мне.
Отец отложил нож, повернулся к Эмме.
— Ты прекрасно знаешь наши правила относительно незваных гостей!
Да, у нас были правила. У нас было множество правил. Скажем, Росуэлл мог приходить к нам домой, но только потому, что папа ему доверял. А вот незваный гость мог случайно проболтаться о том, что в нашем доме, например, не держат консервов и металлических столовых приборов.
Отец в отчаянии запустил руки в волосы.
— Я прошу вас обоих! Поймите, наша семья занимает в обществе очень заметное место, поэтому мы должны заботиться о впечатлении, которое производим!
Эмма с силой захлопнула дверцу холодильника.
— О каком впечатлении ты говоришь? Мы тебя не позорили! Джанис пришла поработать над нашим опытом с семенами!
— Мне кажется, наш дом — не самое лучшее место для научных опытов! Неужели нельзя было поработать в библиотеке?
Эмма уперла кулаки в бока.
— К сожалению, папа, в библиотеку не разрешают приносить контейнеры для проращивания семян!
— Ну хорошо, а чем вам не подошел прелестный книжный магазинчик в центре? Или кофейня?
— Па-па!
Несколько мгновений они молча испепеляли друг друга взглядами.
Папа и Эмма были самыми громкими в нашей семье, они вечно смеялись или вопили во весь голос. Как ни странно, при этом именно они оба в совершенстве владели искусством безмолвного спора и могли вести красноречивые диалоги при помощи взглядов и чередования вдохов-выдохов.