Надежда жила недолго. И умерла безболезненно. Вру.
Когда меня ожидаемо пригласили в кабинет Вановны, я уже успела хорошенько себя накрутить. У кабинета замялась, невольно разгладила юбку школьной формы и пригладила растрёпанные волосы. Сердце колотилось с удвоенной силой. Когда я собралась с духом и вошла, атмосфера в кабинете была прохладная. Граф сидел на самом краешке стула с идеально прямой осанкой, и даже не повернул голову назад на открывающиеся двери. Графиня же оказалась чуть более любопытной, но в ее глазах я увидела презрение и лёгкое отвращение. Возникло чувство, что меня холодной водой окатили. Надежда, возбуждение, ожидание — всё исчезло, словно, вымерзло.
— Я пришла, Ван Вановна. Чего звали?
Лёгкий налёт фамильярности и хамства, как говорил один из наших приютских психологов, это защитный механизм. И напоминал, что все хорошо в меру. Запустив пальцы в волосы и демонстративно их растрепав, подошла к столу директрисы, старательно не обращая внимания на гостей. Граф сверлил мою спину недовольным взглядом, а графиня пыталась удержать мягкую, протокольную улыбку. Ван Вановна, кивнула каким-то своим мыслям и обратила мое внимание на Огневых.
— Мира, это граф и графиня Огневы. Они хотят тебя удочерить.
Я видела Огневых издалека, когда они проходили с экскурсией по приюту, но сейчас у меня появилась возможность разглядеть родителей. Я на них похожа. Наверное. Уголки глаз графа подняты, как у меня. Родинка под левым глазом явно от графини. Нос тоже, наверное.
Как я разглядывала их, так и граф с графиней разглядывали меня. Видели они коротко стриженную, худую девчонку-сорванца, пусть в опрятной и чистой, но дешевой и поношенной школьной форме. В гляделки мы играли, может быть, минуты три. Почему-то было сложно нарушить это странное состояние равновесия. Было сложно, но надо. Оскалившись в ехидной улыбке, под слегка непонимающим взглядом графини, собравшись с мыслями, я выпалила:
— Не хочу. Я не хочу, что бы они меня удочеряли.
Такого ответа Огневы явно не ожидали. Было хорошо заметно, как зрачки графини расширились от удивления, но, впрочем, быстро вернулись в норму, словно этого и не было, только рука, лежащая на подлокотнике, сжала его сильнее, побелев от напряжения. Граф же недовольно нахмурился. И в этот момент я едва не упала на колени под волной принуждения. Мерзкое, пренеприятное чувство, словно тебя прибивает к Земле гравитацией. Каждый вздох через силу, как после пятикилометровой пробежки. В глазах темнело. Воздух дрожал от напряжения. Но все это длилось какие-то секунды, а потом принуждение резко пропало, словно было рассеяно принудительно.
— Не забывайтесь, генерал-адъютант, — голос Вановны был сух, строг и холоден. — Это не ваш рабочий кабинет, Мира не ваша подчиненная.
— Она моя биологическая дочь, и будет делать то, что я скажу, — отчеканил мужчина, сжав подлокотник кресла с такой силой, что тот треснул. Подлокотник. Из дерева. Цельного. Хрустнул… Стало немного страшно
— Вы ошибаетесь, генерал-адъютант,— Ван Вановна показалась мне на удивление спокойной. Как будто это не в ее кабинете пробужденный высокого ранга высвобождал сырую силу. Да, я серфила, граф пробужденный высокого уровня. Официально наша директриса даже не потенциально пробужденная. Обычная женщина. Горжусь.
— Сейчас Мира моя подопечная.
Граф нехорошо прищурился и тыкнул пальцем в пухлую папку, на что Ван Вановна слегка улыбнулась
— Не тыкайте в эту милую папочку. Тест ДНК вам не поможет. Так как Мира не согласна на удочерение, есть сейчас только два варианта. Первый: сделать вид, что ничего этого не было.
— Мы всё равно планируем вернуть девочку в род, — впервые за все время заговорила графиня. От ее мягкого голоса сердце снова сжалось и заныло.
— У меня имя есть — Мира, — неожиданно для себя я огрызнулась, перебивая. Елена Юрьевна кажется, смутилась, а вот взгляд графа стал на пару градусов холоднее. Я буквально ощутила на себе едва прикрытое желание… нет, не убивать, скорее, выпороть, или как там наказывают непослушных детей? Меня начинало потряхивать. Казалось, еще немного, и я впаду в самую настоящую истерику. На плечо мне легла рука Ван Вановны, и от этого как-то стало вдруг спокойнее. У меня было и есть на кого опереться. Я не одна.
— Раз вы так настроены вернуть Миру, — директриса погладила меня по плечу. — у Вас остаётся один вариант. Забрать родную дочь домой.
Граф расслабленно улыбнулся и постучал пальцем по папке, а я вдруг ощутила, как по спине пробежал холодок. В отражении одного из шкафов я поймала спокойный взгляд Ван Вановны с лёгкой, непринужденной улыбкой. Ну всё, приплыли. Туши свет. Пришёл полный белый и пушистый. Именно вот такой директрисы в приюте боялись все. Не опасались, а именно боялись. Такую Ван Вановну я видела трижды. Первый раз, когда одну из наших девочек едва успели вытащить из петли. Её изнасиловал какой-то клановый мудак с друзьями. Заявив потом, что от девки не убудет, а все приютские это его гарем, Раз уж приют граничит с территориями его семьи. Иванна Ивановна тогда постояла у кровати захлебывающейся слезами Инги, которая не могла смириться с тем, что её спасли, постояла и вышла. Кланенка этого потом к пожизненному приговорили. Уж больно длинный шлейф за ним тянулся. Клан его даже не пискнул, только, низко кланяясь, принёс щедрые пожертвования в приют. Инга, кстати, потом оклемалась, сейчас в имперской школе медсестер учится.
Другой раз уже наш приютский отчудил. Пробудился неудачно, в процессе драки с кланами. Два разрушенных дома, пятнадцать раненых. Трое из них тяжело. Что, как и с кем решала директриса, неизвестно, но вместо печати Никита улетел в спецкорпус Императорской Армии. В ближайшие пятьдесят лет половина его жалованья будет уходить на покрытие компенсации раненым и разрушений. Но все же это лучше, чем печать и пожизненное рабство.
Последний раз, когда я видела Ван Вановну с этой лёгкой улыбкой и спокойствием в глазах, было тогда, когда один оборзевший тип на очень крутой машине сбил двух детей на пешеходке. Насмерть. Один из малышей был нашим. Этого оборзевшего на очень крутой машине потом тихо хоронили в маленькой-маленькой коробочке.
Все знали, что Иванна Ивановна Сербская совсем непростая дама лет 50. В приюте знали, а вот генерал-адъютант Огнев, скорее всего, об этом и не догадывался
— Так вот, генерал-адъютант Огнев, — Иванна Ивановна смотрела на графа с презрением и насмешкой, не трудясь даже проявлять что-то вроде уважения. Я тоже так хочу. Вроде говорит она вежливо, но такое чувство возникает, что тебя как котенка носом в только что сделанную лужу тыкают. — Если вы всё-таки хотите забрать Миру, вам придётся признать её биологической дочерью. Не стучите по вашей папке с тестом, я уже говорила: она вам не поможет. Хотя замена детей событие экстраординарное, но как ни странно, не уникальное. Есть ряд протоколов и процедур, которым следуют в таких случаях, как ваш.
— Вы заходите слишком издалека, — разозлился граф, нахмурив брови. Нет, я верю, что в таком виде все его подчиненные тряслись от страха и благолепия, но сейчас явно был не тот случай. Молчащая графиня ласково погладила мужа по руке, словно призывая успокоиться и не нервничать.
— Простите, простите, — Ван Вановна чуть приподняла руки, — Привычка всё разжевывать. Не все, не всегда и не всё с первого раза могут понять.
Показалось, что наша директриса слегка хамила, а может, и не показалось.
— Я предлагаю отослать девочку, — внезапно встряла Елена Юрьевна, — Мне кажется, это обсуждение не для детских ушей.
— Мира, — влезла я. — В моём имени всего четыре буквы, и не слишком сложно запомнить, но я на всякий случай повторю: Мира.
Графиня в гневе поджала губы. Ей явно не нравилось такое пренебрежительное отношение. И я не думаю, что она часто сталкивалась с малолетними хамками. Хотя не так уж и сильно я хамила. Наоборот, мне казалось, что если ты хочешь хоть сколько-нибудь приемлемых отношений, запоминание имени, это самое простое, что ты можешь сделать. Ну, по крайней мере так Ван Вановна всегда говорила.