— Помнишь, отче, о чем у нас говоря велась? — решился Иоанн.
— Она о многом велась — всего не упомнишь, — спокойно ответил старец. — Да ты не юли, государь. Дело говори. Никак вовсе возжелал в столице меня оставить?
— А если и так — что скажешь?
— А ведомо ли тебе, что я инако мыслю, нежели столпы церкви?
— А ведомо ли тебе отче, что я вкушал духовный хлеб из дланей некоего старца и ныне тоже инако мыслю? — лукаво прищурился Иоанн.
Артемий усмехнулся.
— Землица монастырская покоя не дает? — проницательно заметил он.
— Чтобы люд ратный удоволить — мне ее много надобно, — вздохнул Иоанн. — А где взять? Свою раздать? Не жалко, отдам. Только не хватит ее. А прочая земля — куда ни обернись — вся за монастырями записана. Налево глянешь — угодья Чудовой обители, направо — Богоявленской, назад обернись — игумен Андрониковского монастыря клюкой грозит, вперед — там старцы из Симонова гневно хмурятся. А уж вотчины дома Живоначальные троицы и преподобного Сергия, Радонежского чудотворца[26] по любой дороге езжай — всюду перед тобой. Вроде бы и не сказать, что так уж много за каждым из них числится, но ведь если бы их два-три, пускай пяток на Москве было, а то свыше трех десятков. Тут тебе, помимо старых, и Новоспасский, что на берегу Москвы-реки, в четырех верстах от Кремля по воле моего деда великого князя Иоанна Васильевича поставлен. Ну, он-то ладно. Его взамен Спасского монастыря поставили. А Воскресенский, что в Белом городе, а Покровский, что в Садех, а Спасский в Чигасах за Яузою, да там же Козмодемьянский на Бражках, а Николаевский на Угреши. Из иных же и вовсе чуть ли не каждый месяц поклоны шлют, да напоминают, что они не просто какие-нибудь там, что им наособицу заботу подавай.
— Это кто ж такие? — поинтересовался Артемий.
— Да разные, — досадливо отмахнулся Иоанн. — Вон, Покровский на Лыщиковой горе взять. Дескать, их мой дед отцу своему завещал. Георгиевский девич в Белом городе, кой тетка моей Анастасии поставила, тоже просит. Новодевичий на Девичьем поле, который мой батюшка по обету поставил, когда ему Смоленск покорился, чуть ли не каждый месяц о себе напоминает. Да еще грозятся — намекают, что коли я их не удоволю, так мне ратных побед вовсе не видать. Дескать, и неудачи мои прошлые только от того, что я про них позабыл. Вечор игумен с Николаевского, что на Драчах в Земляном городе, тоже плакался. Сказывал, что опосля пожара великого так и осталось все в убогости пребывать.
— И куда ж ты меня определить хошь? — бесцеремонно перебил его старец.
— В Троицкую обитель, — Иоанн с некоторой боязнью уставился на своего бывшего наставника — скажет он сейчас «нет», и все, в следующий раз можно будет попытаться заговорить с ним об этом не ранее как годика через три, если не через пять.
— Помнится, я тебе подсобить обещался вместе с Федором Ивановичем, царствие ему небесное, — медленно произнес Артемий. — Ежели бы ты иную какую обитель предложил — сразу бы отказал, но ту, что сам святой Сергий основал… Ладно, поглядим, как ты с собором управишься, а там я тебе скажу свое слово, — крайне неохотно вымолвил он.
От Макария Иоанн ничего особо таить не собирался, да и как утаишь, когда созывать собор — дело не одного месяца. К тому же митрополит, будучи и сам во многом недовольным разного рода беспорядками, вызвался помочь, пообещав подкинуть некоторые вопросы, которые нуждаются в немедленном решении.
— У меня ведь тоже всякого скопилось, государь. То славно, что ты решил старцев церковных вопросить о всяком. Ежели оное из моих уст изречено будет — это одно. Могут попросту рукой махнуть. Тебе же так ответить не осмелятся, — одобрил он, искренне полагая, что речь главным образом пойдет об упорядочении церковного чина[27] и прочих нюансах. — Я ведь давно, еще когда архиепископом был, докладывал твоему батюшке о всех нестроениях. Мыслил, что должон царь промышлять о божественных церквах и честных монастырях, да он как-то… А напоминать лишний разок я не решался, — добавил он виновато.
«Эх, владыка. Тебе бы только в землях монастырских мне уступить, и цены бы тебе не было», — вздохнул Иоанн, глядя на подслеповато мигающего тихого и кроткого митрополита, который действительно не имел ни вкуса, ни навыка вмешиваться в государственные дела. Любимым занятием Макария было составлять, а то и писать самому жития канонизированных святых, число которых только за последние три года увеличилось с двадцати двух до шести с лишним десятков. Уже на соборе в 1547 году их было канонизировано двадцать один человек. Туда вошли и святители вроде митрополита Ионы, и новгородский архиепископ Иоанн, и тверской епископ Арсений, и праведные[28], начиная с известного Александра Невского и заканчивая вовсе уж загадочным Михаилом Клопским. Много было и преподобных, изрядно потрудившихся на ниве православия игуменов, известных своей благочестивой жизнью, и даже юродивых Христа ради, но Макарий не собирался останавливаться на этом.
27
Церковный чин — здесь под чином понимались вся церковная служба и правильный порядок богослужения.
28
Среди святых также существовало разделение. Даже мученики делились на четыре категории — просто мученики, великомученики (претерпевшие особо тяжкие и длительные мучения), страстотерпцы, которые приняли кончину не от гонителей христианства, а от своих единоверцев, преподобномученики (мученики из числа монашествующих) и священномученики (принадлежащие к чину священника или епископа). Выли также исповедники, праотцы (святые ветхого завета), пророки (тоже из ветхого), столпники (стоящие на столпах), преподобные (монашеское подвижничество), чудотворцы, святители (только из епископского чина), бессребреники (весьма редко встречается), праведные (князья и бояре, прославившиеся святой жизнью), благоверные (чин только для царей) и равноапостольные.