Она подошла к колодцу, погасила несколько искр, которые рдели на подоле ее юбки, и села, прислонившись спиной к бадье, которой доставали воду из колодца. Тролленок лежал у нее на коленях. Он быстро заснул. Она же по-прежнему сидела, словно оцепенев, бодрствуя и неотрывно глядя прямо перед собой печальными глазами. Толпы людей сновали мимо нее к горящему дому, но никто с ней не заговаривал. Всем она, как видно, казалась такой ужасной и отвратительной, что никто не смел к ней приблизиться.
На рассвете, когда дом сгорел дотла, к ней подошел муж.
- Я не в силах больше этого вынести, - сказал он. - Ты ведь знаешь, тебя я покидаю неохотно, но я не могу больше жить вместе с троллем. Я ухожу и никогда не вернусь назад.
Услыхав эти слова и увидев, что муж уходит, жена почувствовала, как в душе ее словно что-то оборвалось. Хотела она поспешить за ним следом, но тролленок тяжелым камнем лежал у нее на коленях. Не в силах столкнуть его с колен, она так и осталась сидеть.
Крестьянин направился прямо в лесную чащу, думая, что идет этой дорогой, верно, в последний раз. Но едва он успел чуть подняться в гору, как навстречу ему выбежал какой-то мальчуган. Статный и пригожий, он походил на молодое деревце. Волосы мальчугана были мягкие как шелк, глаза же сверкали, точно сталь.
- Ах, таким был бы мой сын, если бы мне удалось сохранить его! - вздохнул крестьянин. - Такого бы я имел наследника! Не то, что этот черный нелюдь, которого жена моя притащила домой, в усадьбу.
- Здравствуй! - поздоровался крестьянин. - Куда путь держишь?
- И тебе здравствуй! - ответил ребенок. - Коли отгадаешь, кто я, узнаешь, и куда я иду.
Услыхал крестьянин его голос и побледнел.
- Ты говоришь так, как говорят люди в моем роду, - сказал он. - Не будь мой сын в плену у троллей, я бы сказал, что это ты.
- Да, на этот раз вы, батюшка, отгадали, - засмеялся мальчик. - А раз вы, батюшка, отгадали, так знайте же, что я иду к матушке.
- Не ходи к матушке, - сказал крестьянин. - Ей дела нет ни до тебя, ни до меня. Сердце у нее не лежит ни к кому, кроме большого, черного тролленка.
- Вы так думаете, батюшка? - спросил мальчик и заглянул в глаза отцу. Тогда, может, поначалу мне лучше с вами остаться?
Крестьянин почувствовал такую радость, что слезы чуть не хлынули у него из глаз.
- Да, останься со мной! - произнес он, схватил мальчика и поднял его на руки. Он так боялся еще раз потерять сына, что пошел дальше, не выпуская его из объятий.
Так прошли они несколько шагов, и мальчик сказал отцу:
- Хорошо, что вы несете меня на руках осторожно, не то, что подменыша.
- О чем ты? - спросил крестьянин.
- Ведь троллиха несла меня на руках по другую сторону ущелья. И всякий раз, когда вы спотыкались и чуть не роняли подменыша, она тоже падала вместе со мной.
- Что ты говоришь? Вы шли по другую сторону ущелья? - спросил крестьянин и глубоко задумался.
- Я никогда прежде так не боялся, - продолжал мальчик. - Когда вы бросили тролленка вниз в пропасть, троллиха хотела бросить меня следом за ним. Кабы не матушка...
Крестьянин чуть замедлил шаг и стал выспрашивать мальчика:
- Расскажи, как тебе жилось у троллей.
- Иногда бывало трудновато, - ответил малыш, - но когда матушка бывала ласкова с тролленком, троллиха бывала ласкова ко мне.
- Била она тебя? - спросил крестьянин.
- Не чаще, чем вы били ее детеныша.
- Чем тебя кормили? - продолжал расспрашивать мальчугана отец.
- Всякий раз, когда матушка давала тролленку лягушек и мышей, меня кормили хлебом с маслом. Когда же вы ставили тролленку хлеб с маслом, - троллиха предлагала мне змей и репейник. Первую неделю я чуть не умер с голода. Кабы не матушка...
Не успел ребенок произнести эти слова, как крестьянин круто повернул назад и стал быстро спускаться в долину.
- Не знаю, отчего бы это, - сказал он через некоторое время, - но, сдается, от тебя пахнет дымом пожара.
- Ничего тут удивительного нет, - сказал мальчик. - Ведь прошлой ночью меня бросили в огонь, когда вы швырнули тролленка в горящий дом. Кабы не матушка...
Крестьянин так торопился, что почти уже бежал. Внезапно он остановился.
- А теперь скажи, как получилось, что тролли отпустили тебя на волю? спросил он.
- Когда матушка пожертвовала тем, что было для нее дороже жизни, тролли уже потеряли власть надо мной и отпустили меня, - произнес мальчик.
- Разве она пожертвовала тем, что для нее было дороже жизни? - спросил крестьянин.
- Да, верно, так оно и было, когда она позволила вам уйти ради того, чтобы сохранить тролленка, - ответил мальчик.
Жена крестьянина по-прежнему сидела у колодца. Она словно окаменела. Не в силах пошевельнуться, она не слышала и не видела ничего, что творилось вокруг. Казалось, она омертвела. И вдруг она услыхала, как вдали кричит ее муж; он звал ее, и сердце ее забилось вновь. К ней опять вернулась жизнь. Она открыла глаза и огляделась вокруг, словно человек, только что пробудившийся ото сна. Стоял ясный день, светило солнце, выводил трели жаворонок, и казалось совершенно немыслимым, что и в этот чудесный день ей придется тащить на плечах свою беду. Но она увидела обуглившиеся бревна, которые валялись вокруг, и толпы людей с черными закопченными руками и разгоряченными лицами. И подумала, что возродилась к еще более горестной жизни, чем прежде. Но все-таки в ней поселилось ощущение того, что страдания ее подошли к концу. Она оглянулась: где же подменыш.
Он не лежал больше у нее на коленях, и нигде поблизости его не было. Будь по-прежнему, она бы вскочила и начала его искать, но теперь она как-то непостижимо почувствовала, что это не нужно.
Она услыхала вновь, как со стороны леса зовет ее муж. Он спускался вниз к усадьбе но узкой тропинке, и люди, что помогали гасить пожар, устремились к нему навстречу. Они окружили его тесным кольцом, и она его не видела, слышала только, как он все снова и снова звал ее им имени, словно ей тоже надо было поспешить ему навстречу, ей, как и всем остальным.
И в голосе его звучала огромная радость, но она все равно продолжала сидеть, тихо и молчаливо. Она боялась шевельнуться. Наконец огромная толпа людей окружила ее, и муж, отделившись от остальных, подошел к ней, держа за руку прекраснейшего ребенка.
- Вот наш сын. Он вернулся к нам, - сказал он, - и спасла его только ты, и никто иной.