Глава 3
Две последние недели лета я снова учился читать и писать, а занималась со мной моя новая мама, Руфь Дэй. Она решила не выпускать меня за пределы слышимости и видимости, и я с радостью подчинялся. Чтение — это, конечно, лишь соответствия символов и звуков, нужно всего-то запомнить их комбинации, правила и позиции, и — самое главное — не забывать о промежутках между словами. Писать оказалось гораздо сложнее, потому что прежде, чем буквы и слова возникнут на чистой странице, нужно, чтобы они возникли сначала у тебя в голове. Да и сам процесс вырисовывания букв довольно утомительная работа. Чаще всего, когда я после обеда начинал практиковаться в письме, я становился у доски с мелом и тряпкой и писал свое новое имя, пока не заполнял ее полностью. Мою мать несколько озадачила эта моя страсть, и мне пришлось прерваться, но перед тем как закончить урок, я вывел на доске, как можно более аккуратно: «Я люблю мою мамочку». Это привело ее в такое умиление, что за ужином она дала мне самый большой кусок пирога с персиками, даже больше, чем отцу.
Школа, которой я поначалу радовался, очень быстро превратилось в мучение. Почти все мне давалось легко, за исключением этой странной символической логики, под названием арифметика. У меня всегда были напряженные отношения с цифрами. Основные операции — сложение, вычитание, умножение — еще куда ни шло, а вот с более абстрактными математическими понятиями приходилось сражаться не на шутку. Да и остальные предметы, описывающие образ мира, часто вступали в противоречие с моим жизненным опытом, полученным среди подменышей. Например, я никак не мог понять, каким образом Джордж Вашингтон, даже метафорически выражаясь, мог быть отцом нашей страны, как и того утверждения, что пищевая цепочка — это расположение групп организмов экологического сообщества согласно уровню их хищности, когда высшие особи поедают низших, используя их как источник питания и энергии. Такое объяснение естественного порядка вещей поначалу показалось мне в высшей степени неестественным. Отношения в лесу строятся на куда более бытийной основе. Жизнь там зависит от остроты инстинктов, а не от обстоятельств. После того как охотники истребили последних волков, единственным хищником в лесу остался человек. И если феи и эльфы и дальше будут продолжать скрываться от всех, то им останется только одно: принять и терпеть такой порядок вещей. Или исчезнуть.
Наша основная деятельность заключается в том, чтобы искать и находить таких детей, с которыми можно поменяться местами. И этот выбор не может быть случайным. Подменыш должен выбрать ребенка такого же точно возраста, в котором он сам был когда-то похищен. Мне было семь, когда меня украли, и семь, когда я вернулся, несмотря на то что провел в лесу почти сто лет. Главное испытание там состоит не только в необходимости выживать, а в долгом, невыносимом ожидании момента, когда ты снова сможешь вернуться.
Когда я вернулся, то понял, что это умение ждать стало моим преимуществом. Мои одноклассники уже после второго урока начинали ежеминутно смотреть на часы, надеясь, что стрелка вот-вот подойдет к трем и уроки закончатся. Учебный год продолжался с сентября до середины июня. Мы, второклассники, каждый день занимались в одном и том же учебном классе, за исключением выходных и праздников, приходили в школу к восьми утра и проводили в ней семь часов. Если позволяла погода, на переменах мы выходили на улицу, и еще был перерыв на обед. Оглядываясь назад, я с трудом вспоминаю свои школьные годы, но воспоминания ценны не количеством, а качеством. Для моих одноклассников каждый день, проведенный в школе, был настоящей пыткой. Я думал оказаться в обществе культурных людей, а они были хуже подменышей. Пацаны в их неряшливых галстуках-бабочках и в синей униформе, делающей их неприятно-похожими друг на друга, поголовно были лентяями и грязнулями: беспрерывно ковырялись пальцами в носу или в зубах, беззастенчиво сморкались, рыгали и пердели. Задира по имени Хэйс любил доставать всех остальных: дрался, воровал завтраки, принесенные другими из дома, и мочился на ботинки одноклассников. Следовало или встать на его сторону, во всем поддакивать, или превратиться в потенциальную жертву. Нескольких ребят травили постоянно. С одного взгляда становилось ясно: судьбы их предрешены окончательно и бесповоротно — офисные клерки, менеджеры, системные аналитики или консультанты — и ничего другого. Кто-то замыкался в себе и держался обособленно, а кто-то начинал рыдать при каждой новой провокации со стороны Хэйса и его дружков. С каждой перемены они возвращались в класс со следами побоев: окровавленные носы и покрасневшие от слез глаза. Но я ни разу не встал на их защиту, хотя, конечно, и мог бы. Если бы я хотя бы раз применил реальную силу, я бы одним ударом отправил на тот свет любого хулигана.