Рядом шумно, до рвоты и судорожного кашля отфыркивался намертво вцепившийся в спасательный круг Шохин. Откуда взялся этот самый круг, Алексеев, если честно, помнил смутно – вроде бы сорвало ударной волной, что-то такое отложилось в памяти, когда нырял за погрузившимся под воду оглушенным товарищем. По крайней мере, снять его с леерного ограждения, как требовал контрразведчик за пару секунд до взрыва, он точно не успел, сразу бросившись следом за Серегой. Ну, значит, повезло – иди, знай, сколько тут до берега… точно, как же он сразу не подумал! Берег! До Геленджика оставался приблизительно час хода, значит, если их выбросило в той же самой точке, добраться до побережья вплавь практически нереально. Замерзнуть – не замерзнут, водичка теплая, просто обессилеют, а один круг двоих не удержит. Если, конечно, не попадется навстречу какая-нибудь подходящая – да хоть бы и самая что ни на есть неподходящая! – посудина…
Степан оттолкнулся ногами, по пояс выталкивая тело из воды и осматриваясь. А вот и берег, совсем недалеко, метрах в двухстах. И местный пейзаж смутно знаком: очень на то похоже, они где-то между Южной Озереевкой и Мысхако, скорее всего, ближе к последнему. Любопытно, отчего их выбросило (а в том, что их именно «выбросило», причем не только в пространстве, но и во времени, морпех уже практически не сомневался) именно тут? Впрочем, сейчас не до того, об этом можно будет и позже подумать, когда до суши доберутся. Главное, что не открытое море, так что шансы на выживание стремительно возрастают.
– Где… мы? – отплевавшись, нервно осведомился окончательно пришедший в себя контрразведчик. – Почему день?
– Когда под Озерейкой вынырнул, этот же вопрос задал, – буркнул Степан. – Только тогда ночь была, а сейчас наоборот. Остальное потом объясню, ежели сам не догадаешься, когда доплывем.
Ухватившись за линь спасательного круга, старлей развернул товарища в нужном направлении:
– Берег там, метров с двести, так что почапали помалеху. Серега, забыл спросить, ты плавать-то вообще умеешь?
– Обижаешь, – отрезал Шохин. – Я ж у моря вырос, отец рыбаком был.
– Тогда совсем здорово. – Извернувшись, Алексеев избавился от плащ-накидки, расстегнул портупею с кобурой и ножнами со штык-ножом и в три приема сбросил мигом ушедший на дно намокший бушлат, оставшись в гимнастерке и тельняшке. Прорезиненная накидка тонуть не пожелала, темной кляксой распластавшись на волнах, пришлось отпихнуть в сторону, дабы не мешала. С обувью заморачиваться не стал: берцы – не сапоги, быстро не стащишь, да и к ноге плотно прилегают, практически не мешая плыть.
– Скидывай одежку, в ней не доплывем, вниз утянет. Давай помогу, мне уж полегче.
Совместными усилиями освободили капитана госбезопасности от верхней одежды и обуви, потратив на операцию вдвое больше времени – пришлось повозиться, мешала портупея и перекинутый через плечо ремень полевой сумки, которую Шохин, несмотря на ругань старлея, категорически отказывался выпускать из рук.
Передохнув с минуту, неспешно двинули в сторону берега, вскоре ощутив ногами поднимающееся дно, и выбрались на крохотный дикий пляж, к счастью, оказавшийся безлюдным. Шурша подошвами ботинок по гальке и пустым ракушкам (особист, раздраженно морщась, топал босиком), Степан оставил товарища под крутым глинистым обрывом, пробежавшись по окрестностям. Окрестности радовали полным отсутствием людей – повезло. Но в любом случае отсюда нужно поскорее уходить, уж больно вид у них с капитаном предосудительный – ну, если он, конечно, не ошибается насчет того, куда именно они попали. Точнее – в какое время…
С последним удалось разобраться быстро: подобрав пустую пивную жестянку, Алексеев разглядел на донышке дату производства. Что ж, как бы то ни было, он вернулся в свое время. Вместе с Шохиным, который об этом пока ни слухом ни духом. Ну, да ничего, психика у Сереги крепкая, тренированная, выдержит. Да и интересно ему будет, новая информация, опять же. Тут, скорее, вопрос в другом – каким именно образом это произошло? Морпех задумался, припоминая недавние – или как раз таки давние? – события. Немецкая бомба, взрыв, падение в воду, спасательный круг… твою ж мать, снова круг! Неужели?!
Не обращая внимания на удивленный возглас товарища, старлей с плеском бросился в море, в два счета нагнав отнесенное от берега спассредство. Стоя по грудь в воде, осмотрел находку, сразу же обнаружив искомое – след от немецкой пули. Той самой, которая до сих пор покоилась в кармане гимнастерки, куда он переложил ее, переодеваясь в душевой в Геленджике. В сорок третьем году, блин, переложил! С трудом подавив желание немедленно ее вытащить и зашвырнуть вместе с кругом подальше в море, потопал в обратном направлении, размышляя о том, что пуль теперь, так уж выходит, аж целых две штуки – одна в кармане, вторая – где-то в глубине пробки. Интересно, это что-то значит?