Умолкали крики на улице, лишь одно шипение ходунов слышалось внизу. И те угомонились, почувствовав неприступность казино, они растворились в тенях городских зданий. Ночь была их покровительницей. Становилось страшно, но скорее от безысходности и того, с чем они столкнулись. Но так или иначе они выбрали этот путь и теперь нужно было сражаться до конца.
Менг на ходу жевал свежую булочку со столовой и запивал её холодным чаем. В этой спешке никто и не успел толком поесть.
— Чай остыл, пока ты там мотался, — проговорил Шен, допивая свой напиток.
— Извините уж, бегал за противогазами, — саркастично улыбнулся сын.
Спустя некоторое время он почувствовал лёгкую резь в носу и противный едкий запах хлора. Отставив в сторону еду, он потянулся к средству защиты.
— Пора, — прорычал он и надел противогаз.
Ирокез скривился от резкой боли в голове. С трудом он открыл глаза, которые стреляли при каждом биении его сердца. Ирокеза едва не стошнило на пол от налетевшего головокружения. Вокруг была темнота и сырость, плечо ужасно болело и кровоточило. Запёкшаяся кровь на голове напоминала о неудачном падении.
Он лежал на холодном бетонном полу в каком-то доме, как он определил. На улице была ночь, поэтому он не сразу понял, где находится. Попытался на ощупь обнаружить месторасположение, но вокруг был один лишь пол. А когда глаза чуть привыкли к темноте, то с помощью пробивающегося через дальнее окно лунного света, он определил, что в доме он не один. Рядом недалеко от него лежало ещё пару людей, но они, как он определил, были без сознания. Ирокеза бросило в дрожь, холодная испарина вмиг укрыла лицо и руки.
— Где это я? — промычал он залипшими губами.
Он поднялся и сел, чтобы прийти в себя.
— Где я? — уже громче повторил он.
Тут впереди он услышал отчётливое хрипение и мелкие шаги десятков ног. Но никак ему не удавалось различить тех, кто шёл к нему, всё плыло перед глазами, а мрак скрывал в своих клешнях невидимых персон, которые медленно приближались. Топот босых ног о холодный бетон, шипение и больше ничего, давящее на виски ожидание.
А они всё подходили, всё отчётливее слышалось мерзкое чавканье и шарканье. И вскоре он сумел различить детские силуэты на фоне лунного света, что медленно двигались к нему. Ирокез потрусил лежащих рядом людей, но они не приходили в чувство.
— Народ, вставай! Эй, ты слышишь меня? — его голос периодически срывался на крик. — Просыпайся, дядя!
Но никто не подавал признаков жизни. Тогда он начал искать у них оружие, поскольку своего ножа на поясе не обнаружил. Незамысловато обыскав одного из них, Башка обнаружил только небольшой фонарик, пристёгнутый к поясу лежащего рядом человека.
Руки дрожали, а перемотанный клейкой лентой фонарь ловко вываливался с пальцев. Ирокез чувствовал, как его пробирала мелкая дрожь от самых пят, а сердце колотилось в бешеном темпе.
Ирокез ненормально усмехнулся, попробовал включить фонарь, но тот не зажёгся. Затем он потрусил фонарь и направил его на приближающихся детей. Прибор податливо заработал и в глаза беглецу ударил резкий свет, да такой, что пришлось зажмуриться. Луч от фонаря пробежал по лицам приближающихся гостей и Ирокез в истерике закричал.
Это уже были не дети, это были заражённые. Поэтому он заорал ещё сильнее, пытаясь отпрянуть назад.
Начиналась кормёжка, и здесь он выступал в роли еды. Ирокез выставил перед собой фонарь и попятился назад, но упёрся в холодную стену: пути для отступления больше не было: тупик. А впереди только изголодавшиеся звери, когда-то раньше бывшие детьми. Он начал шаркать руками по полу рядом с собой и наткнулся на что-то холодное. Это оказался довольно большой осколок стекла.
— Зачем вы делаете это?! — орал он, часто дыша. — Что я вас сделал? Я просто хотел уйти! Ничего больше!
Он выставил оружие перед собой, но это ни на секунду не остановило детей. Они молча шли на него, уставившись глазами на яркий свет фонаря. Кровь тонкой струйкой стекала с порезанной кисти.
Всхлипывая от безвыходности, он подвёл стекло к горлу.
— Я себя убью, клянусь! — орал он, но они продолжали идти.
Он повёл стеклом по шее, но как только острый осколок впился в кожу, рука отпрянула. Башка попробовал снова, но опять не хватило воли. А затем он снова заорал, уже не пытаясь ничего предпринять.
— Суки! Не подходите! — всхлипывал он. — Твари!
А они всё подходили, такие молчаливые и голодные. И он кричал долго, пока их зубы не впились в его руки и шею. Потом наступила тишина.