Он понимал.
Бицан добавил:
— В крепости у Железных Ворот видели, как они ехали. Они спросят, где эти двое.
— Я им расскажу.
— И они пошлют сообщение в Синань.
Тай кивнул. Конечно, пошлют. Каньлиньский воин, приехавший так далеко на запад, в качестве убийцы? Это было важно. Не так важно, чтобы потрясти устои империи, Тай не был настолько важной фигурой, но случившегося достаточно, чтобы отправить сообщение из сонного пограничного форта. Его отправят с военной почтой, и оно дойдет очень быстро.
Бицан спросил:
— Значит, твой траур закончился?
— Почти. Он закончится к тому моменту, когда я попаду в Синань.
— Ты отправляешься туда?
— Придется.
— Потому что ты знаешь, кто ее послал?
Этого он не ожидал.
«Мне это предложил Синь Лунь». Последние слова Яня на земле, в жизни, под девятью небесами.
— Может быть, я знаю, как это выяснить…
Возможно, он знает даже больше, но он не готов думать об этом сегодня ночью.
— Тогда у меня есть другое предложение, — произнес тагур. — Даже два предложения. Чтобы попытаться спасти твою жизнь. — Он коротко рассмеялся и осушил еще одну чашку. — Кажется, мое будущее тесно связано с твоим, Шэнь Тай, и с полученным тобой подарком. Тебе нужно оставаться в живых так долго, чтобы ты успел послать за своими конями.
Тай это обдумал. Это было разумно с точки зрения Бицана — не надо было слишком напряженно думать, чтобы понять, что это правда.
Оба предложения тагура были хорошими.
Таю бы ни одно из них не пришло в голову. Ему необходимо вернуть себе прежнюю проницательность раньше, чем он доберется до Синаня, где тебя могут отправить в ссылку за то, что отдал лишний поклон, или не сделал нужного количества поклонов, или поклонился первым не тому человеку. Он одобрил обе идеи тагура, с одним добавлением, которое казалось ему нужным. А потом они допили остатки вина из фляги, погасили свет и легли спать.
Перед тем как наступило утро, когда луна склонилась к западу, тагур тихо произнес со своего места на полу:
— Если бы я провел здесь два года, я бы стал думать о смерти.
— Да, — ответил Тай.
Свет звезд. Голоса снаружи, звучащие то сильнее, то слабее. Звезда Ткачихи раньше была видна, сияла в окно. На другом берегу Небесной Реки от своего возлюбленного…
— В основном они выражают скорбь, да?
— Да.
— Но они бы ее убили.
— Да…
Тай узнал стражника на воротах; тот приезжал к озеру, по крайней мере, дважды, с присланными ему припасами. Он не помнил его имени. Коменданта звали Линь Фун, это он знал. Невысокий решительный человек с круглым лицом и манерами, которые наводили на мысль о том, что крепость у Железных Ворот — лишь остановка на его пути, промежуток в карьере.
С другой стороны, комендант приехал к Куала Нору через несколько недель после того, как прибыл в крепость прошлой осенью, чтобы самому увидеть странного человека, который хоронит там мертвых.
Фун дважды поклонился Таю, когда уезжал вместе с солдатами и повозкой, и потом припасы привозили точно в срок. Честолюбивый человек этот Линь Фун, и несколько высокомерный. И он явно знал, когда навестил Тая у озера, кем был его отец. Но Тай решил, что в нем виден человек чести, и у него возникло ощущение, что комендант знаком с историей этого поля боя в горах.
Одним словом, не тот человек, которого ты выбрал бы в друзья, но ведь Тай приехал к Железным Воротам не за этим.
Комендант стоял, безупречный в своем мундире, сразу же за воротами, когда они открылись. Только что рассвело. В первую ночь своего путешествия Тай спал, но на вторую ночь его разбудили волки. Они не были в опасной близости или голодными, насколько он мог судить, но он предпочел прочесть молитвы за отца в темноте и поехать дальше под звездами, а не лежать на твердой земле в горах без сна. Никто из катайцев не был в хороших отношениях с волками, ни в легендах, ни в жизни, и Тай не был исключением. Он чувствовал себя в большей безопасности верхом на коне, и он уже влюбился в гнедого сардийского жеребца Бицана шри Неспо.
Они не потеют кровью, эти «божественные кони» — это легенда, поэтический образ, — но если бы кто-нибудь захотел прочитать о них изысканные стихи, Тай был бы рад выслушать их и одобрить. Он с безрассудной скоростью мчался сквозь ночь, луна светила ему в спину, и его охватила иллюзия, что этот большой конь не может неверно поставить копыто, что в скорости скрывается только радость, и нет никакой опасности в темноте ущелья.
Конечно, можно погибнуть, думая так. Но Таю было все равно: эта скачка слишком опьяняла. Он гнал сардийского коня по направлению к дому в ночи, и его сердце ликовало, пусть только в тот момент. Он сохранил скакуну тагурское имя — Динлал, что на их языке означало «призрак, дух» — и это ему подходило, во многих смыслах.