Многоуважаемый учитель Кириллов, ужасно не хочется мне ехать в вашу столицу, да и в вашу страну вообще. Хорошо, пусть она уже не ваша, но была когда-то, к тому же вы всегда нам на лекциях говорили, что родина – это язык и написанные на нем книжки, а не кусок земли. Я запомнила ваши слова. Ведь когда я жила в Москве, я тоже была на родине – у нас была одна родина на четырех китайцев, пусть и из разных провинций. Каждый день мы готовили еду родины; я даже делала сычуаньский горячий котел, да, я помню, вы всегда смеялись над тем, что мы говорим на русском «сычуаньский самовар». Но ведь вы, уважаемый учитель, неправы. Он действительно «самовар», так как варит сам. Как и ваш прибор, где кипение воды постоянно поддерживается горелкой или маленькой печкой, куда подбрасывают щепки или шишки – я видела в кино про вишневый сад или, нет, про дядю Ваню и его команду, – наш сычуаньский самовар постоянно кипит, только в нем не вода, а бульон, в котором плавает наш сычуаньский перец, и в этот бульон на длинных палочках мы опускаем разные сырые кусочки. В общежитии пришлось держать котелок на плите, перец и всякие травы я привезла с собой, на запах сбежались другие студенты из других родин, но делиться мы не стали. Так мы и выжили – с нашим самоваром, с нашим чатом, с нашими играми в телефоне, с нашими сериалами в ноутбуке. Вылазки в чужой грубый холодный город мы делали нечасто; непонятные лекции, музей, в котором хмурые мужики тянут лодку, театр, где поют Годунов и Онегин, вы нам еще про них рассказывали потом. И сейчас будет то же самое. Но что поделать? Мне двадцать пять, и я боюсь ездить к родителям, все вокруг говорят: когда? когда? когда? – все ждут, что я скажу. Но я не хочу, я хочу пожить одна, в своей квартире, с собакой, чтобы была работа, деньги, друзья, подружки, свой парень, но не муж. Никому этого не объяснить, так что лучше сбежать к хмурым северным народам, к кислому красному супу.