— Сколько раз я просил стучать?! — с трудом сдерживая желание закричать, спросил Флектор.
— Простите, батюшка, — дура немедленно присела в реверансе.
— Ладно, раз уж вы здесь, Анна, то садитесь, поговорим. Дочь уселась на краешек кресла, почтительно сложив руки на коленях. Граф поморщился. Мио Алларэ устроилась бы в том же кресле совершенно иначе — разложив юбку и облокотившись на поручень. Анна же сидела так, словно была монашкой. При всей набожности граф полагал, что каждому — свое. Монахини пусть молятся, а девица из благородной семьи должна не только умело вести хозяйство и быть опорой мужу, но и уметь подать себя так, чтобы этот самый муж мог гордиться ее красотой и обаянием. Синяя лоба с туго зашнурованными от локтя рукавами и серо-серебристый циклас Анне были не к лицу. Так одевалась ее мать, так одевались все благородные девицы в Агайрэ — скромно и благопристойно, — но графу вдруг захотелось увидеть дочь совсем другой. Она же не наследник, чтобы носить только родовые цвета. Так почему не добавить в наряд хотя бы белого, а лучше — белого и золотого? Король оценил бы эту любезность со стороны девицы Агайрон. Анне уже года три полагалось быть замужем, но выдавать ее за керторского наследника, которого не интересовало ничего, кроме вина и лошадей, не хотелось. С дражайших соседей сталось бы, не роди Анна двух сыновей, наложить лапу и на Агайрэ. Граф помнил, что он смертен, помнил и о том, что люди иногда умирают гораздо раньше, чем ожидают. Ему шел сорок шестой год, и он хотел уйти, зная, что, по крайней мере, дочь пристроена, а графство в надежных руках. Раньше он радовался, что младший брат умер, и теперь никто не всадит ему нож в спину, а теперь жалел. Брат унаследовал бы земли и титул, и тогда все не упиралось бы в то, сколько сыновей родит Анна, и сколько из них доживет до совершеннолетия. В свое время Агайрон взял в жены дочь своего вассала из семьи, все женщины которой славились своей плодовитостью, но супруга едва не умерла родами и больше уже рожать не могла.
«Белое с золотом, белое с золотом…», — еще раз подумал граф, молча глядя на дочь. Можно ли рассчитывать на то, что после смерти Астрид король вновь женится на девице из той же семьи — племяннице покойной королевы? Церковь не запрещала Старшим Родам подобные браки, но согласится ли сам Ивеллион? На него нужно повлиять, несомненно, но если невеста будет и дальше напоминать черствый сухарь, то король едва ли польстится на столь пресное блюдо…
— Вы целыми днями сидите дома?
— Да, батюшка.
— Анна, почему вы ведете себя, как будто приняли обеты? У вас нет подруг, вы умеете ездить верхом, но не выезжаете, ни змеиного хвоста не понимаете в нарядах…
— Батюшка, у меня есть подруги. Катрин и Герда, — не поднимая глаз, проблеяла дочурка.
— Я говорю не об этих приживалках, — да уж, отличная компания для молодой девицы: две старых девы хорошо за тридцать! — а о девушках вашего возраста и положения. Вас недавно приглашали к герцогине Алларэ. Почему вы отказались?
— Я не отказалась…
— И то слава Сотворившим! Закажите себе новое платье, — сегодня же! — возьмите кого-то из своих общипанных куриц и завтра отправляйтесь к герцогине на обед! Может, у нее вы хоть чему-то научитесь…
— Слушаюсь, батюшка. Анна удалилась, а Агайрон так и остался смотреть на опустевшее кресло. Герцогиня, конечно, та еще гулящая кошка, но зато умна и красива, прекрасно одевается и умеет себя подать. Вокруг нее всегда увивается столичная молодежь, а ее с братом дом — самый изысканный и веселый во всей Собре. Едва ли Мио будет возиться с унылой Анной, но, может быть, хотя бы наблюдая за хозяйкой, дочурка чему-нибудь научится. И, конечно, нужно поговорить с королем. Невзначай, исподволь навести его на мысль…