Вижу, по гостиной проскальзывает какая-то тень; я оставила там свет включенным. Тяжелые удары сердца почти болезненно отдаются в ребрах. Я жду и вслушиваюсь. Слышу мягкие шаги по деревянному полу и дико озираюсь в поисках какого-нибудь оружия. Из подходящего обнаруживаю только вазу на трюмо, которую я могу разбить о чью-нибудь голову, шариковую ручку на прикроватном столике, которую можно воткнуть кому-нибудь в глаз, и Библию, которая, без сомнения, лежит в верхнем ящике прикроватной тумбочки, хотя я не уверена, что с ее помощью могу нанести какой-либо вред. Бог точно мог бы, но не думаю, что он действует по требованию.
В дверях появляется какая-то фигура, и сердце у меня подскакивает к самому горлу. Проходит доля секунды, и я успокаиваюсь, потому что узнаю вошедшего.
— Я не хотел пугать тебя, — тихо говорит Кэш с другого конца комнаты.
Протягиваю руку, чтобы зажечь лампу, но он меня останавливает.
— Не надо. Я хочу, чтобы ты могла снова уснуть.
«Ой, много на это шансов!» — сердито думаю я, но чувствую такую усталость, что, вероятно, шансы все-таки есть.
Пульс только начинает успокаиваться, и тут Кэш поворачивается ко мне боком, берется руками за низ рубашки и стаскивает ее через голову. Свет, падающий из соседней комнаты, обводит тело Кэша золотистым контуром, который подчеркивает каждый мускул, бликует на коже, когда парень двигает плечами и замахивается, чтобы бросить рубашку на стул.
Кровь поет в венах и стучит в груди, Кэш кладет руки на ремень, молча расстегивает пуговицы и молнию на джинсах. Я лежу затаив дыхание, а он, держась пальцами за пояс, начинает сбрасывать обувь.
Я зачарована. Не могу оторвать от него взгляд: смотрю, как брюки сползают и он выходит из них. Сердце останавливается, во рту становится сухо, когда я замечаю, что Кэш не носит белья. И он в полной готовности. Рот, похоже, единственное место в моем теле, которое осталось сухим. Кожа покрылась испариной, а между ног собирается теплая влага.
Не дыша, наблюдаю, как он вешает джинсы на спинку стула, поворачивается и идет к кровати, откидывает одеяло и ложится рядом со мной.
Лежу не шевелясь. И он поначалу тоже. Проходит минута, и он протягивает ко мне руку. Прикосновение пальцев к моему предплечью, не прикрытому рукавом халата, как электрический разряд. По коже бегут мурашки. Они поднимаются по рукам и сползают по спине, соски сжимаются и становятся похожими на жесткие бутоны, до которых больно дотрагиваться.
Я удивлена и слегка разочарована, когда Кэш поворачивает меня на бок. Он крепко прижимает меня к изгибам своего тела, захватывая из-за спины рукой, как ложкой, между ног.
Даже сквозь халат я чувствую каждый дюйм его твердого, как камень, члена, который вдавливается мне в спину. Не успев подумать, умно ли это, я трусь об него ягодицами. Это инстинкт. И желание. Очевидно, мое тело способно действовать помимо разума.
Слышу, что Кэш с шипением втягивает воздух сквозь зубы, и чувствую, как он замирает.
Несколько долгих, напряженных секунд Кэш абсолютно неподвижен. Я тоже не шевелюсь. Я хочу, чтобы он прикоснулся ко мне — руками, языком — и заставил забыть, что мир существует, хотя бы ненадолго. Но когда Кэш наконец пошевелился, то есть прикоснулся ко мне, то только перекинул руку через мою талию и заткнул пальцы мне под бок. Он трется о мою шею носом, а я чувствую и его губы тоже. Сердце в груди тает.
Он меня хочет. Я все еще ощущаю это. Но держит себя в руках ради моего покоя и эмоциональной стабильности. Его заботливость приближает меня на шаг ближе к состоянию, когда я не смогу забыть, что он был в моей жизни, что мы с ним встретились и я познала такую глубину чувств.
Уже в который раз после встречи с Кэшем я понимаю, что, вполне вероятно, у меня большие, большие проблемы.
Черт!
Мы тихо лежим, дышим глубоко и ровно и оба хотим, чтобы наши тела охладились. Никогда не предполагала, что это может быть таким болезненным — находиться с кем-то рядом. Но так и есть. Мне больно от желания, от ощущения необходимости. Внутри есть пустое пространство, которое способен заполнить только Кэш. Физическое, да. О, неужто физическое! Одна мысль о том, как он проникает в меня, вдвигается так глубоко и так твердо…
Я зажмуриваюсь и запрещаю себе думать. Мне снова нужно остывать.
Гр-р!
Но есть нечто более глубокое и основательное в том, как я чувствую себя рядом с Кэшем. Он заполняет пустоту, которая только недавно стала зияющей дырой в моей душе, а точнее — с того момента, как мы встретились. Такое ощущение, что создал ее он, и при этом сам тоже ее чувствует.
Со вздохом, отозвавшимся в сердце, отключаю и этот мыслительный канал. Ни к чему хорошему это не приведет — причем ждать недолго.
— Ну что, — начинаю я, когда тишина и близость становятся невыносимыми. — Как все прошло?
Ругаю себя. Мне бы следовало больше всего беспокоиться о звонке, а не пытаться контролировать руки или мечтать о том, чтобы Кэш не сдерживал свои.
От вздоха Кэша волосы у меня за ухом всколыхнулись, а по руке побежали мурашки.
— Звонок был. Не думаю, что разговор их сильно порадовал, но, кажется, я держался спокойно и убедил их, что книги заперты в банковском сейфе. Ублюдки, — шепотом ругается Кэш.
— Они дали тебе поговорить с Мариссой?
— Да.
— И? Как она?
— Думаю, не исключено, что на самом деле убьет их она, не намеренно, конечно. Мне их просто жаль.
Не могу удержаться от ухмылки.
— То есть она не склонна смиренно принимать это… пленение?
— С ними она, кажется, вежлива, но вот мне весь мозг вынесла. Нет вопросов, кого она обвиняет в этой истории. Хорошо, если они не разболтают ей, что я — это оба брата. Тогда она будет проклинать меня и не втопчет в грязь Нэша и все его достижения.
— От Мариссы я ничего другого и не ожидала.
Неприятно говорить о ней так, когда ее держат в заложниках. Что за жуть! Но и сама Марисса — сплошной кошмар. Может, все это сделает ее немного лучше. Или, может, от удара по башке она прозреет. Или они применят хлороформ, и от этого у нее улучшится характер — она станет милой и приятной. Все возможно, правда?
— Так какой же у нас план?
— Завтра мне надо сделать несколько вещей. И я хочу повидаться с отцом. Он не только должен узнать обо всем, что случилось, — он сможет оказать помощь.
— Каким образом? Человек сидит в тюрьме.
— Я знаю, — немного резко отвечает Кэш. — Но он знаком с этими людьми, понимает их образ мыслей. Плюс он всегда был хорош в том, что касалось выработки планов и развертывания стратегий. Я не хочу рисковать и упустить что-нибудь важное. Слишком многое стоит на кону, — говорит Кэш и придвигает меня к себе.
Мы замолкаем. Уверена, мысли в голове Кэша крутятся быстрее, чем у меня, а мой мозг медлительностью не отличается. Но на Кэша давит груз вины, не говоря уже о боли, зарытой так глубоко, что не докопаешься.
— Кэш, — тихо начинаю я.
— Да, детка, — шепчет он рядом с моим ухом, и нежность окутывает меня как теплое одеяло.
— Я тебя не виню.
Он сдавливает меня и прижимает губы к моему плечу. Я едва ощущаю их сквозь лацкан халата.
— Можно я сниму это с тебя? — выдыхает Кэш. — Я хочу почувствовать твою кожу.
Приступ желания пронизывает меня при мысли о том, как Кэш будет прижимать к себе мое голое тело. Всего несколько часов назад мы занимались любовью пятый раз за день, но кажется, с тех пор прошла целая вечность. Так много всего случилось за это время, столько эмоций накатило и отступило, что все ощущается… иначе.
— Да, — шепчу я в ответ, соглашаясь прежде, чем разум отговорит меня.
Я начинаю садиться, но Кэш меня останавливает. Он опирается на локоть и убирает волосы с моего лица и с шеи, склоняется и целует нежную кожу под ухом.
— Разреши мне.
Я, как могу, стараюсь расслабиться, когда рука Кэша спускается к узлу пояса, завязанного у меня на талии. Кэш развязывает его проворными пальцами, а потом медленно тянет за один конец, пока пояс не оказывается на полу.
Следующее, что я чувствую, — его пальцы касаются моей груди. Он проводит вдоль внутренней стороны отворота халата и откидывает полу в сторону по всей длине до самых бедер. Движением легким, как запах лаванды, источаемый порами моей кожи, Кэш снимает махровую ткань с закруглений моих плеч и мягко прикасается к ним губами.