Я посмотрел на Чарли, чувствуя, как что-то сжалось в груди. Он был таким маленьким, таким уязвимым, совершенно не понимал, что могут сделать с ним люди.
– Пожалуйста, – сказал я миссис Ковски. – Позвольте мне позаботиться о нём.
– Я хочу, чтобы ты занялся уроками, Сайрус. Дверь будет открыта, и Чарли может позвать тебя, если у него возникнут какие-то проблемы. Пожалуйста. Тебе больше не нужно бояться.
– Но я боюсь, – признался я.
– Я знаю, сынок.
Миссис Ковски никогда раньше не называла меня «сынок», хотя свободно говорила о Чарли и Кей как о своих сыне и дочке.
Было странно слышать от неё такое. Странно, но обнадёживающе. Успокаивающе.
– Дверь будет открыта, – сказала она, чувствуя, что выиграла битву, побуждая меня вернуться в гостиную. – Тебе разве не нужно читать историю? Может, ты просто посидишь в своём кресле и почитаешь? Мы с Чарли будем в полном порядке.
– Пожалуйста, не навредите ему, – сказал я.
– Честно говоря, Сайрус, я не за него переживаю.
На мгновение я подумал, что разрыдаюсь. Я так много лет переживал за Чарли, что не знал, как перестать.
– Пожалуйста, – мягко сказала она. – И когда мы закончим, ты можешь прочитать им с Эдди сказку. Знаешь, они любят, когда ты им читаешь. Ты превращаешь это в такое веселье.
– За ним нужно наблюдать, – сказал я.
– А тебе нужно читать уроки. Теперь иди.
Я похромал в гостиную.
Глава 22. Это по закону
Прочитав больше о последствиях Восстановления, я прислушался к звукам из ванной, пока миссис Ковски пыталась научить Чарли мыться самостоятельно. Он был не очень сговорчив, но она будто добилась некоторого прогресса.
Я поспешно прочитал домашнее задание. Чего мне хотелось на самом деле, так это больше углубиться в книгу, которую одолжил мне мистер Хейнс, «Взлёт и падение Третьего рейха». Папа говорил о Гитлере и о евреях столько, сколько я себя помнил, и мне хотелось узнать правду. Я читал книгу отрывками, когда было время, но хотел вчитаться по-настоящему.
Зазвонил телефон.
Я всегда пугался, когда звонил телефон, так как наш работал редко. Такое случается, когда не платишь по счетам.
Мистер Ковски появился через несколько минут и сел на диван рядом со мной. Он со странным взглядом похлопал меня по колену.
– Это был лейтенант Форн, – сказал он. – Им нужно, чтобы ты дал показания в суде.
– Это как?
– Это по закону, – сказал он. – Ты сядешь вместе со стенографом и юристами и дашь показания о том, что произошло.
– С папой?
– Ну, да, но и с твоим братом Джоном тоже.
– Я уже рассказал им всё, что знаю.
– Это более официально. Показания будут предоставлены в суд в качестве улики в обвинениях против твоего отца.
– Мне обязательно это делать?
– Боюсь, что да, обязательно.
– Они просто обвинят во всём меня.
– Почему ты так говоришь?
– Потому что это правда.
– Никто ни в чём тебя не обвиняет.
– Они скажут, что я должен был что-нибудь сделать, чтобы помочь Джон-Джону.
– Тебе было всего семь, когда это произошло.
– Ну и что? Я мог что-нибудь сделать!
– Что мог сделать семилетний ребёнок, Сайрус? Ты должен перестать себя винить.
Я вдруг почувствовал необъяснимую злость.
– Я больше не хочу об этом говорить, – признался я. – Они просто перекрутят все мои слова и сделают это моей виной.
– Я так не думаю, – он положил руку мне на колено, будто чтобы успокоить.
– Не трогайте меня, – сказал я, когда меня охватила вспышка злости.
Он убрал руку.
– Простите, – сразу же сказал я, стыдясь. – Я просто не хочу больше об этом говорить. И не хочу идти на суд и сидеть там, рассказывая всем тем людям, что я делал...
– Поэтому они хотят взять показания, Сайрус. Ты несовершеннолетний. Есть правила в отношении свидетельствования несовершеннолетних в суде. Обычно это делается за закрытыми дверями. Они не вызовут тебя к стойке перед кучей людей. Ты ещё ребёнок.
– Я не ребёнок.
– Ребёнок. Тебе пятнадцать. Ты несовершеннолетний. В глазах закона ты ребёнок. И ты не несёшь ответственность за что-либо, что сделал твой отец или заставлял тебя делать. Здесь судить будут не тебя, а твоего отца.
Моя губа дрожала, и я почувствовал, как нежеланные слёзы жгут глаза.