– Это верно, – ответил я. – Я твой брат, Си-Си Худ, а ты мой брат, Чарли Худ. И Чарли Худ сегодня будет вести себя хорошо, слышишь?
– Хорошо. Чарли будет вести себя хорошо.
– Придёт много людей.
– Хорошо. Много людей!
– Сегодня будем прощаться с мамой. Пойдём на мессу. Тебе ведь нравится ходить на мессы, да, Чарли?
– Мне нравится Отец Дженкинс.
– Это верно. Он твой друг. Ты сегодня будешь хорошо себя вести, Чарли?
– Я буду хорошим, Си-Си. Буду хорошим, хорошим, хорошим!
Если я правильно знал Чарли, он не будет «хорошим, хорошим, хорошим».
– Но почему твоя убить маму? – спросил он.
Я вздохнул.
– Мама так злилась, – сказал он, качая головой из стороны в сторону и неодобрительно хмурясь. Я с некоторым удивлением видел, что детские волоски над его губой стали заметно темнее.
– Мы просто веселились, – сказал я.
– Мы были Сонни и Шер! – с энтузиазмом добавил он.
– Мы не причиняли никому вреда.
– Мы никогда никому не вредим, потому что это смертельный грех, и твоя может попасть в ад.
– Да, можно попасть, – сказал я.
– Твоя может попасть в ад, и оттуда не уйдёшь, – мрачно произнёс он.
– Нет.
– И из тюрьмы не выберешься.
– Придётся заплатить последний грош, как говорится в Библии.
– И гореть, гореть, гореть!
– Это точно.
– Но я не буду гореть, потому что у меня не всё в порядке с головой, и это нормально, потому что Иисус всё равно меня любит. Правда ведь, Си-Си?
– Конечно, любит.
– Хоть я и тупой, тупой, тупой.
– Ты не тупой.
– Мой мозг, как яйца у коровы.
– Не говори так.
– Папа так говорит. Чарли такой тупой, его мозг как яйца у коровы. Так папа говорит.
– Не слушай папу.
– Я тупой, тупой, тупой!
– Ты голоден? – спросил я, пытаясь сменить тему.
– Почему ты убил маму? – спросил Чарли, хватая меня за руку и держа так, будто хотел убедиться, что я не сбегу. – Почему, Си-Си?
– Я не убивал маму.
– Убивал, – он сжал губы, пытаясь обдумать причину, по которой я бы такое сделал.
– Всякое случается, – сказал я.
– Ей надоело повторять тебе по миллиону раз, Си-Си.
– Я знаю.
– Говорила, говорила и говорила, но твоя всё равно это делать, и она очень разозлилась.
– Я знаю.
– И твоя убить её.
– Пожалуйста, перестань так говорить, Чарли.
– Убивать людей – грех, Си-Си. Так говорит Отец Дженкинс. Это грех, и это плохо. Твоя попасть в ад, Си-Си. Твоя будет гореть!
– Не говори «твоя», – сказал я.
– Папа постоянно говорит «твоя».
– Это неправильно.
– Твоя просто злится, потому что ты убил маму.
– Я не убивал маму! – рявкнул я, меня захлестнула волна гнева. – Прекрати так говорить!
Он замер, нервно прикусил губу, не глядя на меня.
– Я не хотел злиться, – тихо произнёс я. – Прости, приятель.
Он опустил взгляд в пол. Судя по его виду, можно было бы подумать, что я только что отрубил голову щенку. Я погладил его по спине, пытаясь успокоить.
– Брось, – подтолкнул я. – Я же извинился.
– Никто не злится на Чарли, – сказал он, не глядя на меня.
– Это верно.
– Ты делаешь Чарли больно, ты злишься. Твоя доводить Чарли до слёз, и мама тебя побьёт.
– Брось.
– Никто не должен вредить Чарли, – сказал он, повторяя свою мантру.
– Никто не собирается вредить Чарли, – согласился я.
– Мы должны любить Чарли.
– Верно.
– Чарли хороший мальчик.
– Чарли очень хороший мальчик.
– Чарли не в порядке, – сказал он, уже очень тихим голосом.
– Давай поедим чего-нибудь, приятель.
– Мама говорит, что Чарли как ангел.
– Да, ты такой.
– Чарли хороший мальчик.
– Да, хороший.
– Дева Мария любит Чарли.
– Да, любит.
– Си-Си любит Чарли.
– Да, люблю, приятель. Теперь давай поедим. Еда остывает, и я голоден. Даже ангелы могут проголодаться, так?
Он поднял взгляд, чтобы посмотреть на меня.
Где-то в этих глазах был маленький мальчик, чей мозг совсем подвел его.
Глава 2. Где теперь Иисус?
Я подбросил дров в огонь, растопил его, закрыл железную дверцу дровяной плиты и задумался, как много раз мама делала то же самое, и думала ли она когда-нибудь, что наступит время, когда она не будет этого делать, когда станет такой же неподвижной, как дерево, и такой же застывшей и безжизненной.
Я выставил руки над плитой, вытолкнув из мыслей скорбь.
Рождественская ель сбросила иголки на потертый ковер. Я ходил в лес за домом и срубил ёлку, как это делал папа, и притащил её в дом, надеясь, что никто не увидит, особенно Кеммеллы. Это были не наши леса. Не наши деревья. Некоторые люди злились, когда ты делал подобные вещи. Кеммеллы поставили в конце забора табличку: «ЕСЛИ ВАС НАЙДУТ ЗДЕСЬ НОЧЬЮ, ВАС НАЙДУТ ЗДЕСЬ УТРОМ». Они не особо жаловали нарушителей границы, но я не побоялся табличек, потому что старик Кеммелл был при смерти, а миссис Кеммелл была слишком занята, вытирая его мочу, чтобы обращать на это внимание, и кроме того, Чарли хотел ёлку.