— Тогда не можем Вам ничем помочь, — ответил второй мужчина, лысый, с широкой чуть кривоватой челюстью, и угрожающе шагнул ей навстречу.
— Но сюда зашла моя мама!
— Либо Вы показываете пропуск, либо уходите отсюда, если не хотите лишних проблем, — продолжил наседать мужчина.
Девушке ничего не оставалось как сдаться. Она тяжело вздохнула и поспешила к выходу, опасаясь, что терпение двух амбалов перед ней кончится. За дверьми она остановилась и перевела дыхание, пытаясь осознать увиденное. Её мать вступила в секту, теперь это было абсолютно точно понятно.
***
В просторном зале с высокими потолками стоял шум из голосов и смеха. Люди в красных накидках с золотым теснением по краям и узорами на рукавах улыбались и обменивались объятиями. Вокруг царила радость. Старик, что пару минут назад выступал, спустился с подиума и влился в общую суматоху. На него смотрели с нескрываемым восхищением и уважением. Он говорил много, и речи его были полны заражающей уверенностью, искушающими обещаниями и всепоглощающей любовью. Стоило ему открыть рот, как все вокруг замолкали, а к его шепоту прислушивались с замирающим сердцем. Любой в этом зале жаждал, чтобы старик обратил на него внимание, сказал пару напутствий и благословил. И он был только рад, бережно сжимал чужие руки в своих, по-отечески гладил спины и лучезарно улыбался каждому, кто попадался на глаза. Любой, кто прислушивался к его речам хоть на пару секунд, понимал, что полностью с ними согласен, потому что слова лились из рта старика как музыка, ласкали слух и наполняли душу тем светом, которого не хватало во всем остальном мире. Он был отцом для каждого в этом зале. И, казалось, любил абсолютно всех на свете.
В другом конце зала люди медленно расступились, пропуская вперед мужчину в такой же красной накидке, как у всех остальных. Он шел уверенно, с поднятым подбородком, и лишь еле заметно кивал каждому, кто в благоговении склонял перед ним головы. Они пропустили мужчину к старику, и последний при его виде еще сильнее засветился от радости.
— Сынок! — воскликнул старик и тут же обнял мужчину, не скрывая своих чувств. — Благослови тебя Великий.
— И тебя, папа, — проговорил мужчина, отвечая на объятия. Лицо его было словно непроницаемой маской, но в глазах плескалась грустная любовь.
— И пусть каждый в этом зале помнит о своем предназначении! — воскликнул старик, воздев руки к потолку. Все тут же замолчали, внемля его словам. — Ваша судьба — она здесь, прямо перед вами! Все, кто сейчас слышит меня, никогда не познают горечи боли и ужасов печали. Да благословит вас Великий!
— Да благословит вас Великий! — монотонным хором отозвался зал и вновь ожил.
— Пойдем в мой кабинет, сынок, — ласково произнес старик и взял мужчину под руку. Толпа перед ними расступилась.
Двери кабинета плавно закрылись, приглушая собой голоса из зала. Старик медленно сел в кожаное черное кресло и выжидающе уставился на сына. Тот сделал пару шагов вперед и остановился по среди кабинета на красном тканном ковре.
— Ну? — выжидающе протянул старик, проглаживая бороду.
— Что, «ну»? — в ответ спросил мужчина, глядя отцу прямо в глаза. Его зрачки тут же сузились.
— Не проверяй мое терпение, сынок, — подчеркнуто холодным тоном заговорил старик. — Как продвигается кампания в Думе?
— Не узнавал, — все также отстраненно отвечал мужчина. Он упрямо глядел в глаза старику и ловил каждое изменение в его лице, каждую новую морщинку и складку.
Старик устало вздохнул и прикрыл глаза рукой, отчего длинный рукав красной рясы закрыл все его лицо. Пара секунд прошла в тишине, пока он снова не заговорил вкрадчивым шепотом.
— За что ты так со мной, сын? — он взглянул мужчине в глаза и грустно улыбнулся. Один взмах его руки, и сын тут же оказался в крепкой хватке двух людей, до этого подпирающих собой входную дверь.
Старик встал со своего места и медленно вышел вперед. Когда он подошел к сыну, его ладонь аккуратно провела по щеке мужчины и тут же опустилась, схватив его за запястье. Старик вытянул руку сына вперед и передал ее в хватку одного из помощников. Вернулся к столу и зажег лежащую на нем свечу, с которой вернулся обратно. Несколько секунд он вглядывался в мерцание огня, погруженный в собственные мысли, а потом заговорил вновь.
— Иногда я поражаюсь, какого сына мне послал Великий. Все люди в том зале любят меня намного больше чем ты, уважают намного сильнее…
— Так иди и выбери там себе нового сына, — сплюнул мужчина, исподлобья глядя на старика. Он не вырывался и не сопротивлялся, лишь вглядывался в лицо отца с нескрываемой ненавистью.
— … но потом я вспоминаю, что Великий посылает нам только те испытания, которые мы в силах преодолеть. И понимаю, что ты — мой шанс искупить все совершенные грехи, — проигнорировав слова мужчины, продолжал старик. Он опустил свечу прямо под вытянутую руку сына и, словно загипнотизированный, наблюдал, как пламя вздымается ввысь и пытается укусить кожу мужчины.
— И так ты искупаешь свои грехи? — с едкой усмешкой спросил мужчина, но тут же сморщился, когда свеча поднялась выше. Огонек, казавшийся таким безобидным, опалял тонкую кожу над собой, оставляя темные следы копоти.
— Я сделаю всё, чтобы ты стал достойным, — продолжал тираду старик таким же тихим убаюкивающим голосом. Он наблюдал, как кожа на руке мужчины краснеет и набухает пузырем, а потом лопается, и взгляд его скользнул по лицу сына, искаженному в гримасе боли. Он страдал, но не вырывался, терпел боль, и лишь сжатые губы и закрытые глаза выдавали его.
Через пару секунд старик затушил свечу и удовлетворенно улыбнулся. Он вернулся за свой дубовый широкий стол и вновь махнул рукой. Мужчину тут же отпустили, но он ни шелохнулся.
— Иди, сынок, — миролюбиво сказал старик и тут же ласково добавил. — Обработай ожог, не хватало еще, чтобы он воспалился.
После этих слов мужчина вышел из кабинета отца. Он резко выдохнул, набросил капюшон плаща на голову и скрылся из зала. Люди, увлеченные разговорами и пищей, так и не заметили удаляющуюся одинокую фигуру.
Глава 2: non progredi est regredi
Не идти вперед, значит — идти назад.
— Так как Вы говорите, Вас зовут? — мужчина в темно-синей форме и с фуражкой, скрывающей короткостриженные волосы, устало вбивал клавиши на клавиатуре.
— Таисия Власова, — упрямо повторяла девушка, сидя за прямоугольным столом и нервно сжимая в руке телефон. Она стянула с головы цветастый платок, и темно-русые тонкие волосы растрепались по спине.
Небольшой кабинет следователя был залит дневным светом из широкого окна с пластиковой белой рамой. На подоконнике стояло несколько горшков с засохшими, давно забытыми растениями. По стене за девушкой высились железные стеллажи, забитые разноцветными толстыми папками с делами. У деревянной двери стоял светлый шкаф. Его створки были приоткрыты, и в нем можно было рассмотреть висящую на вешалке форму.
— Так Вы устроили за матерью слежку? — не без веселья уточнил второй мужчина, сидевший напротив девушки. Он рассматривал огромные солнцезащитные очки и платок, лежащие на столе.
— Да, у меня есть фотографии… — начала было Таисия и даже открыла галерею в телефоне, но, подняв глаза на полицейского, увидела в его плоском лице лишь насмешку и стушевалась. — Вам смешно, а моя мать продала для них квартиру.
— Я конечно приму Ваше заявление, — оторвался от экрана компьютера первый мужчина, Юрий Копатин, как было написано на табличке на столе, — Но вряд ли Вам помогу.
— Спасибо за честность… — ошарашенно ответила Таисия, опуская взгляд на свои обветренные руки.
— Поймите, Таисия, очень сложно доказать, что Ваша мать отдала деньги не по доброй воле.
— Но это же секта! — возразила девушка. — Вы же знаете, как работают эти религиозные фанатики! Она продала свою квартиру, понимаете?
— Знать-то знаем, но сделать в рамках закона ничего не можем, — пожал плечами Юрий и виновато нахмурился. Второй же полицейский все никак не мог унять своего веселья.
— Так может Вы сами с этим разберетесь? Агент под прикрытием, все дела? — он залился басистым смехом, но тут же замолчал, встретившись со строгим взглядом коллеги.