Мелкий шрифт на смартфоне расплывался перед глазами, и Асе пришлось почти вплотную приблизить телефон к глазам, чтобы прочитать сообщение. Когда ее затуманенные глаза проскользили по тексту, руки вдруг обмякли, пальцы безвольно ослабли, и смартфон камнем свалился на пол, все еще мигая всплывшим сообщением.
«Нам нужно встретиться. Это срочно. Никому не говори об этом сообщении, даже Дасу с Ма. Жду тебя завтра в десять утра на заднем дворе «ИП».
— П.»
Дополнительная глава: об Алле
Четыре года назад
Густой сигаретный дым, затягивая горло и впитываясь в нежно-красную мягкую ткань, защекотал каждую клеточку почерневших от никотина внутренностей. Алла задержала дыхание, прислушиваясь к своим ощущениям. Жжение, горечь… Это не было приятно, но по телу словно разливалась волна умиротворения, отравленного спокойствия.
Женщина взглянула на пожелтевшие длинные ногти и скривилась. Когда-то они были вполне себе ровными и белыми, словно с рекламы маникюрного салона. Может, Алла и могла бы фотографировать свои руки, а потом продавать снимки за такие деньги, на какие существовала бы безбедно. Однако ее пальцы никогда не были эталоном красоты. Они были странными, несуразно вытянутыми, кривоватыми, словно переломанными, с какими-то кочками и ямками. Словом, не вызывали никаких эстетических восхищений.
Кожа рук в тон ногтям в какой-то момент приобрела желтоватый оттенок. Им, наверное, отливали не только руки, думала Алла, стоя у низенького белого ларька. Однако зеркала у нее с собой никогда не было, чтобы убедиться в этом наверняка.
Было ли всему виной курение? Конечно, было. И Алла знала этот ответ наверняка, она была уверена в этом так, как ни в чем другом. Все в ее внешности подтверждало пагубность вредных привычек: ломкие сухие патлы, которые язык не повернулся бы назвать волосами, неподходящие по возрасту морщины в уголках губ, глаз и на лбу, усталый потерянный взгляд черных глаз. Хотя, может какую-то роль играла и бутылка вина, которая сейчас стояла под прилавком и обновлялась каждые сутки.
«Шардоне», «Мускат», «Изабелла», «Пино Нуар», «Шираз»… Неважно, белое или красное, полусладкое или сухое, десятилетней выдержки или годовой — Алла не была придирчива. Разницы во вкусе она не различала, а эффект от всего был один и тот же. Так зачем же лишний раз загибать крючок?
— Господи, хватит уже дымить, как паровоз, — послышался недовольный голос напарницы.
Алла обернулась на голос и глухо рассмеялась. У нее был басистый резкий смех, больше похожий на мужской. Он разливался в воздухе, словно вино, и был как будто бархатный и густой, но при этом ни лишенным хрипа.
— Кто-кто? — спросила она, придавив ногой тлеющий бычок.
— Гос-по-ди, — повторила по слогам девушка, ни имени, ни внешности которой Алла уже и вспомнить-то не могла.
— Тяжело, наверное, быть верующей.
— Почему это?
— Потому что помимо мужа-дармоеда на твои плечи садится еще один такой же.
— Господи, прости ее грешную, — ошарашенно зашептала девушка, — не ведает, что говорит.
— Еще как ведаю, так ему и передай, — бросила Алла, скрываясь в тени низенького ларька.
Неровные ряды фруктов и овощей тянулись по прилавку, доверху завалив деревянные поддоны. Они были разных форм, размеров, цветов и ароматов. Некоторые незрелые, другие спелые, они медленно гнили, незаметно человеческому зрению чернея изнутри. На улице стояла сорокоградусная жара, и ее невидимое пламя добиралось даже туда, где установила свои порядки тень. Запах разложения стоял соответствующий. Он был сладковато-приторным, но от кучи гнили, спрятанной в пакете под прилавком, смердело так, что глаза слезились. Рядом с пакетом стояла бутылка недопитого вина из соседнего магазина разливного, затаившаяся под деревянной стойкой со вчерашнего дня.
— Спасибо, Господи, что моя напарница не избавилась от этого жидкого золота, припрятанного мною на черный день. Аминь, — проговорила Алла нарочито с выражением и сделала жадный глоток. Вино успело нагреться на раскаленном воздухе и выдохнуться без пробки, но своих целебных свойств оно утерять не сможет никогда.
— Я ухожу, — напарница лишь неодобрительно покачала головой и, схватив из-за прилавка тканевую бежевую сумку, вышла из магазинчика, не сказав больше ни слова, а Алла устало опустилась на деревянный круглый стул, приготовившись к очередному серому дню, каких у нее насчитывалось уже больше двенадцати тысяч. Это примерно двести восемьдесят девять тысяч часов и миллиард секунд.
Когда часы пробили девять вечера, оставалось десять страниц до конца романа, который Алла нашла на одной из полок прилавка и который взяла пролистать от нечего делать. Впервые ей хотелось задержаться на работе подольше, лишь бы узнать, чем кончилась история Эрнеста и Анны, однако одной мысли о конце рабочего дня хватило, чтобы женщина кинула книжку обратно в угол и встала со стула.
Алла устало потянулась и оглядела помещение. Тут следовало прибраться: разобрать стухшие овощи и фрукты, убрать свежие в холодильники, помыть пол и выкинуть мусор, трупный запах от которого впитался и в стены магазинчика, и в женские волосы. Однако вместо всего этого женщина ловко подцепила длинным пальцем розовую короткую ветровку, едва застегнула ее на пышной груди и выключила свет в магазинчике, намереваясь уйти, но в следующее мгновение вернулась за прилавок и забрала книжку, которую под него швырнула.
На улице стемнело, и почти весь район погрузился в кромешную тьму, которую едва рассеивали лишь искры огней из чужих окон и подъездов. Фонарей здесь почему-то не было. Алла шла бодро, успевая при этом время от времени прикладывать руку ко рту, зажимая между губами сигарету и втягивая ее терпкий смог в себя.
Пройти нужно было четыре километра, которые женщина миновала обычно за час с копейками. Она не любила работать вечером — здесь в это время переставали ходить автобусы, и в распоряжении Аллы оставались лишь бесконечные неровные дороги с кочками и лужами, на которых женщина шла почти вслепую.
Длинный тонкий каблук в очередной раз подвернулся, утягивая за собой все тело. Алла с грохотом упала. Послышался всплеск воды, а перед глазами все поплыло в сторону, грязный асфальт зарябил и потемнел.
— Сука, — прошипела женщина, сжимая мокрые ободранные ладони в попытке заглушить боль.
Потребовалось несколько мгновений, чтобы Алла смогла различить перед собой дорогу, грязно-коричневую лужу и кровь на руках. Очередная сигарета отлетела в сторону и скрылась в ночной глуши, тут же потухнув. Женщина попыталась встать, но подвернутая нога заныла, а руки мелко затряслись. Тошнота подкатила к горлу, но Алла удержала комок желчи в себе.
— Девушка, — послышался мужской насмешливый голос за спиной, — а, девушка, Вам помочь?
— Нет, — тут же грубо отрезала Алла, не оборачиваясь.
— А мне кажется, помочь, — продолжал насмехаться человек с резким, воющим тембром. Он, кажется, походил на местную интеллигенцию.
— Я сказала… — Алла не успела договорить, потому что над ней вдруг нависло две фигуры.
Двое мужчин, криво усмехаясь, склонились над сидящей в луже женщиной. Они были широколобыми, с маленькими рыбьими глазками и тупым выражением лиц, будто в детстве их кто-то с силой прижал физиономией прямо в стену.
— Не нужно, — вернув самообладание, ответила Алла и попыталась встать на ноги, однако чужие руки тут же легли на ее плечи и надавили на них, возвращая тело обратно на асфальт.
— Че, Антона Рябчикова знаешь? — спросил один из них с такой же перекошенной улыбкой.
— Ну.
— Оп, даж не отпирается, — хмыкнул второй.
— У нас сообщение для него, — продолжил первый.
— Ну, если умеете болтать с мертвыми, дерзайте, — рыкнула Алла и снова попыталась встать, но ей опять не дали этого сделать.
— Сказки свои для кого потупее оставь.
— Да куда больше?
— Ты че, борзая слишком? — один из мужчин, тот, что поменьше, дернулся вперед, однако второй задержал его рукой.
— Значит, теперь его проблемы — твои проблемы.
— С какой это радости?
— С такой, что он твой муж.