— Не дергайся, папа. Не ровен час, развалишься по такому холоду…
Следуя за Йитсом по коридору, Конрад больше внимания обращал на свою забинтованную руку, чем на секретную станцию «Орион». Фельдшер в медсанчасти сделал все, что мог: помазал мазью да перевязал. Но сейчас, когда пальцы оттаяли, от боли хоть на стенку бросайся.
Из невидимых динамиков разливалась негромкая классическая музыка, в то время как от неистового бурана снаружи их отделяла не самая толстая на свете полистироловая стена. Двадцать пять сантиметров и Двадцать пятая симфония соль-минор.
— Моцарт, — буркнул Йитс. — Какие-то психологи — чтоб им провалиться! — обнаружили, мол, классика положительно влияет на сердечно-сосудистую систему. Думаю, лет через десять мы дойдем до рэпа, или что там заводит нынешних очкариков.
Они пересекли очередной воздушный шлюз и попали в новый модуль, где у Конрада тут же закружилась голова. Верхняя половина отсека выглядела зеркальным отражением нижней. Весь потолок усеян приборными панелями, автоматическими выключателями, реле, температурными индикаторами и даже дозиметрами. Часы на главной панели — подобно наручным у Йитса — выставлены по центральному стандартному времени, хьюстонскому.
Тут Конрад наконец заметил, что кругом налеплены логотипы НАСА, означая тем самым, что базой никогда не собирались пользоваться на Земле. Должно быть, ее спроектировали в роли орбитальной космической станции или, скажем, колонии на одной из полярных шапок Марса, где можно бурить лед, добывая воду для системы жизнеобеспечения.
— Что вы тут себе построили? — поинтересовался он.
— Добро пожаловать, сын, в самый недоступный поселок нашей планеты.
Они свернули за угол и пошли по очередному длинному коридору. Из-под ног диссонансом к музыке доносился низкий гул. Временами по всему сооружению проходили мелкие судороги, будто рядом промчался грузовой поезд.
— У нас тут есть командный пункт, биокупол, мобильный сервисно-технологический центр, астрофизическая лаборатория, обсерватория, а также модули для переработки материалов, дистанционного зондирования и медицинских исследований.
— Ты забыл про бурильную установку, — заметил Конрад. — Иначе откуда взяться такой тряске?
Йитс сделал вид, что не расслышал, и показал пальцем куда-то вбок:
— А вон там у нас карцер.
«У вас вся база — сплошной карцер», — подумал Конрад, разглядывая узкий туннель, ведущий к закрытому шлюзу.
— И что нужно сделать, чтобы человека посадили под замок?
— Суровые местные условия, — надменно произнес генерал, — не раз доводили людей до психотических припадков.
Конрад с интересом взглянул на отца:
— Так, значит, вот что с тобой приключилось?
Йитс остановился возле стальной двери с надписью «Служебный вход». Можно подумать, по антарктической базе могли слоняться какие-то посторонние лица.
— Переступи порог этой двери, сынок, — тепло предложил Йитс, поигрывая пальцами на полированной створке, — и у тебя появятся все шансы спятить самому.
Внутри пещеры-лаборатории на платформе высилась какая-то пирамида метра три высотой. От плотного камня почему-то исходило красноватое сияние. На каждой из сторон, над плоскостью полувысоты пирамиды, были вырезаны круги, соприкасавшиеся друг с другом ближе к вершине.
Конрад негромко присвистнул.
— Несколько недель назад, сразу после крупного сотрясения, пентагоновские спутники обнаружили подо льдом некую аномалию, — сообщил Йитс. — Мы выслали спецгруппу, но им ничего не удалось найти. Возникло впечатление, что аномалия прозрачна для радиозондирования. И тогда мы начали бурить. На глубине одной мили наткнулись на камень, хотя он явно не природного происхождения.
Да уж, подумал Конрад, все с большим и большим интересом разглядывая пирамиду. Официальная позиция госдепартамента заключалась в том, что до девятнадцатого столетия нога человека не ступала на Антарктиду. И все же эта пирамида была как минимум столь же древней, как и окружавший ее лед — двенадцать тысяч лет, — намекая тем самым на остатки цивилизации в два раза более старой, чем шумерская.
Конрад погладил полированный бок пирамиды и провел пальцем по одной из борозд. Его начинало трясти от возбуждения. «Неужели то самое?! — думал он. — Первое доказательство пракультуры?»
— А где остальное?
— Какое «остальное»? — скромно потупился Йитс.
— Основная пирамида. Это же только бенбен.
— Ах бенбен?
Генерал явно делал вид, что не понимает. Должно быть, хочет проверить, стоит ли Конрад своей репутации. С другой стороны, Конрад не возражал бы, как гласит пословица, «петь за похлебку», но плясать за крошки хлеба… Нет уж, увольте.
Поэтому он сделал строгое лицо и сказал:
— Бенбен. Древнеегипетский символ птицы «бену», по-нашему — феникс. Олицетворяет перерождение и бессмертие. Бенбен еще называют пирамидионом. Такие обелиски ставили на макушках основных пирамид.
— Значит, ты уже видел такие?
— Нет, — усмехнулся Конрад. — Их больше не существует. Растащили за века. Сведения о них дошли в основном через древние тексты. Говорят, что они что-то вроде репродукций первоначального, утерянного бенбена, который свалился с небес.
— Наподобие метеорита, — закончил за сына Йитс, горделиво любуясь камнем.
Конрад кивнул:
— Судя по размерам этого бенбена, основная пирамида должна быть приличных размеров.
— Миля высотой, по две мили на сторону.
Конрад ошеломленно уставился на отца:
— Да ведь это в десять раз больше пирамиды Хеопса!
— В одиннадцать целых одну десятую.
Ясно. Отец, получается, тоже не сидел сложа руки.
— Крупнее Пентагона… — добавил генерал. — И круче. Наружная сторона более гладкая, чем обшивка бомбардировщика «стелс». Возможно, поэтому мы не смогли ее засечь при зондировании. Борозды на этом обелиске — единственные внешние особенности всей П4. Исключая ее габариты, естественно.
Конрад вновь коснулся бенбена, до сих пор не решаясь поверить, что на Земле существовала цивилизация еще более древняя и развитая, чем он предполагал.
— П4, - вслед за отцом повторил Конрад. Значит, вот как ее назвали. Наверное, «Пирамида четырех колец». Логично. — И как минимум возрастом двенадцать тысяч лет.
— О-о, — снисходительно протянул Йитс, — если она так же стара, как этот бенбен, то ей, почитай, ближе к шести миллиардам.
— Шесть миллиардов лет?! — У Конрада на миг потемнело в глазах. — Нет-нет, это невозможно. Самой Земле всего лишь четыре с половиной… Постой. Ты серьезно? П4 старше нашей планеты?
— Да, — кивнул Йитс. — И мы на ней стоим.
7
Через двадцать четыре дня и пятнадцать часов после открытия
В апартаментах генерала царила тишина, если не считать слабых звуков музыки на фоне жужжания двух вентиляторов, гонявших по комнате воздух. Он молча сидел и смотрел, как сын занят анализом данных о П4 на своем ноутбуке.
Отодвинув кружку с горячим кофе, Конрад почесал забинтованную руку и вдруг покачал головой:
— А ты совсем не изменился.
Йитс напрягся и выпрямился в кресле.
— В каком смысле?
— Никогда не учил меня, как делать воздушные змеи или закручивать мяч в бейсболе, — словно размышляя вслух, продолжал Конрад. — О нет, все эти вещи мне приходилось узнавать самому. А от отца только и слышал: «Как тебе нравится этот пучковый эмиттер, сынок? Новейшая разработка!» Или: «Не хотел бы посмотреть на запуск нашего спецспутника?» Всякий же раз, когда ты возвращался на эту вонючую планету, в моей жизни менялся только ландшафт. Очередная военная база. И всегда темно. Всегда холодно. Всегда снег.
Йитс невольно посмотрел за окно, где неистовствовал буран. Вихри такие плотные, что даже разлома не видно. Все, что осталось от «С-141», давно уже погребено под многометровым слоем. Разумеется, он был бесконечно рад, что Конрад выжил в катастрофе, рад, что вновь видит сына. Однако становилось очевидно, что Конрад думает иначе, и от этого ныла душа.