— Как это, хотел бы я знать, тебе удалось так быстро меня разыскать? — спросил Питт, лежавший в горячей ванне с бокалом водки в руке.
Сигрем сидел рядом с ванной, на крышке унитаза.
— Все очень тривиально, — ответил он. — Увидел, как ты продираешься сквозь толпу и пошел следом.
— Думал, ты будешь на «Титанике» с момента его прихода в Нью-Йорк.
— Что «Титаник»?.. Он для меня — пустой звук. Другое дело — бизаний, находящийся в трюме. Это — да, это меня по-настоящему интересует. Мне сказали, что не ранее, чем через двое суток можно будет поставить корабль в сухой док, чтобы вскрыть обшивку и вытащить бизаний.
— Ну и?.. Раз есть целых два дня, отдохнул бы в свое удовольствие, расслабился. Тем более, что главное уже позади, а через несколько недель вообще все твои проблемы закончатся. «Сицилианский проект» будет полностью завершен, и не будет у тебя этой головной боли.
Сигрем на секунду прикрыл глаза.
— Знаешь, я давно хотел поговорить с тобой, — негромко сказал он Питту. — Поговорить насчет Даны.
О Господи, подумал Питт, начинается. Не легко сохранять спокойствие, учитывая, что занимался любовью с женой этого человека. Единственное, на что у Питта достало выдержки и сил, так это на ровный спокойный тон:
— Как она после всех этих злоключений?
— Полагаю, в порядке, — Сигрем пожал плечами.
— Ты полагаешь? Два дня назад ее забрал с борта «Титаника» вертолет. Ты не видел ее с тех пор, как она прилетела?
— Она не хочет видеть меня. Говорит, что между нами все кончено.
Питт посмотрел на остаток водки в бокале.
— Итак, очередной прилив романтики. Да кому она нужна! Знаешь, на твоем месте я взял бы себе самую эффектную шлюху Нью-Йорка, все расходы повесил бы на достопочтенное НУМА, и думать бы позабыл о Дане.
— Ты не понимаешь. Я люблю ее.
— Господи, звучит как послание Энн Ландерс. — Питт протянул руку, взял с пола бутылку и налил себе снова. — Слушай, Сигрем, я всегда считал тебя хорошим парнем. Это лишь снаружи ты нытик, пижон. Кто знает, может, ты войдешь в историю как величайший физик нашего столетия, спасший мир от ядерного кошмара. Ты еще далеко не старик, обязательно найдешь себе какую-нибудь подходящую женщину. Готов биться об заклад: когда закончится работа по «Сицилианскому проекту» и придет пора уезжать из Вашингтона, на твоем банковском счету будет такая сумма, что многие жизненные проблемы отпадут сами собой. Ты будешь богатым человеком, старик! Так что, ради Бога, не надейся, что я буду сейчас сочувственно выслушивать твою историю об ушедшей любви. Мне бы, знаешь, твои заботы…
— Какой толк от всего этого, если нет рядом женщины, которую любишь?
— Вижу, ты не хочешь понять! — Питт опустошил бутылку более, чем на треть, и в сочетании с горячей ванной спиртное горячими волнами расходилось по телу, согревая его изнутри. — Если девке стукнуло в голову, что она нашла источник молодости, это совсем еще не причина для того, чтобы топиться в канализации, понимаешь меня? Ну, ушла — и ушла, черт с ней. И вообще, что у мужиков за идиотская привычка, бегать за бабами?! Баба любого мужчину вгонит в гроб, а мужики все равно за ними бегают, словно те медом намазаны! Наплюй и забудь, вот мой совет. Таких, как твоя Дана — тысячи и тысячи. Лишь пальцем помани — сбегутся. А если для тебя любовь — это постель и вкусный ужин, найми прислугу, обойдется дешевле. А кроме того, сэкономишь себе массу нервных клеток, что совсем немаловажно.
— Говоришь, прямо как Зигмунд Фрейд, — сказал Сигрем, поднимаясь с унитаза. — Для тебя женщины — ничто. Тебе бы только выжрать свою бутыль водки — вот и вся любовь. Ты уже несовременен, Питт.
— Неужели? — Питт поднялся из воды и потянулся к висевшей на стене аптечке, чтобы Сигрем мог в зеркале увидеть его отражение. — Посмотри-ка хорошенько на меня. Вот лицо человека, который, по твоим словам, уже несовременен. Этого человека разрывают на части тысяча чертей собственного изготовления. Моего собственного, Сигрем. Ты же, старик, по-моему, склонен преувеличивать всякую проблему выше крыши, а это уже явная патология. У тебя депрессия, а случай с женой эту депрессию лишь усилил, так мне представляется. Ты совсем не так уж и любишь эту женщину, как себя пытаешься уверить в том. Она для тебя своего рода символ, элемент знаковой системы твоего мира. Ты посмотри на себя: круги под глазами, лицо, как у старика. Тебе сейчас не о Дане следует думать, а о том, как бы поскорее попасть на прием к психиатру. Хватит вылезать из кожи во имя спасения человечества, настала пора о себе подумать, Сигрем, о собственном здоровье.
Лицо Джена пылало, как маков цвет. Он пытался унять нервную дрожь, охватившую его, сжимал кулаки, но дрожь от этого лишь усиливалась. Сигрем посмотрел на себя в зеркало, вдруг зеркало помутнело, и вместо собственного отражения он увидел странное лицо с глазами загнанного животного.
Питт внимательно наблюдал за тем, как выражение лица Сигрема менялось от злости до сущего ужаса.
— Боже, только не это!.. Это же он!
— Он?
— Да, он! — закричал Сигрем. — Это же Джошуа Хейз Брюстер! — С этими словами он с силой, обоими кулаками ударил в зеркало и под звон разбитого стекла выбежал из ванной.
Глава 76
Печальная, взгляд с поволокой — такой видела себя Дана в большое зеркало. Новая прическа делала ссадину на лбу едва заметной. Если не считать отдельных синяков на теле, Дана выглядела безукоризненно. Сколь ни придирчива, она была к себе, однако никаких дополнительных изъянов обнаружить не смогла. Из зеркала на нее смотрела обновленная Дана Сигрем: ни морщин под глазами, ни отеков. Лицо как лицо, гладкое и симпатичное, без каких бы то ни было следов морального падения и уж, тем более, греха. В глазах играли живость и какой-то спортивный задор, прежде начисто отсутствовавшие. Это было лицо возрожденной, уверенной в себе, удачливой женщины.
— Как насчет завтрака? — донесся снизу голос Мари Шелдон.
Надевая свободного покроя платье, она крикнула в ответ:
— Я буду только кофе. Кстати, который час?
— Девять с небольшим.
Минуту спустя, когда Мари разливала по чашкам горячий кофе, Дана появилась на кухне.
— Какие планы на сегодня? — поинтересовалась Мари.
— Хочу устроить сугубо женский день, пройтись по магазинам… Найду где-нибудь тихий ресторанчик, перекушу в одиночестве. Может, в клуб наш загляну, с кем-нибудь из коллег в теннис сыграю.
— Звучит чудесно, — сухо сказала Мари. — Но думаю, пора перестать разыгрывать миссис Богатую Суку, ты же совсем не такая. Вот и веди, пожалуйста, себя, как девушка ответственная.
— А смысл?
Мари воздела руку к небу в картинном раздражении:
— Какой тут может быть смысл?! Да такой смысл, прелесть моя, ты девушка на час. Три дня не умолкает телефон, трубка раскалилась докрасна: каждый женский журнал жаждет написать про тебя. Восемь приглашений от крупнейших телестанций на участие в их разных там «ток-шоу» — восемь штук скопилось на телефонном столике. Нравится это или нет, сегодня ты знаменитость. Может, пора все-таки опуститься на землю и подумать, каким образом лучше использовать эту вот известность?
— А что я буду им всем отвечать? Ты об этом хоть раз подумала?! Ведь, в сущности, что произошло? Лишь только то, что я была единственной женщиной на «Титанике» вместе с двумя десятками мужиков. Подумаешь, событие, тоже мне…
— Ты ведь погибнуть там могла! Чуть не погибла, а сейчас тут пытаешься говорить об этом, словно речь идет о туристической прогулке вниз по Нилу на барже а-ля Клеопатра. По-моему, от внимания двадцати мужиков ты несколько тронулась, не иначе…
Если бы только Мари знала всю правду. Однако Дана вместе со всеми, кто находился на борту «Титаника», дали подписку о неразглашении по просьбе Уоррена Николсона. Каждый поклялся ни во сне, ни наяву не вспоминать, как русские разведчики пытались захватить корабль, и что из этого вышло. Если что и согревало Дану, если что и тешило ее самолюбие, так лишь мысль о том, что два десятка мужчин знают о ее мужественном поведении на «Титанике».