— Спасибо, сэр, но в моих отношениях с богом не нужны ни посредники, ни помощники.
Браун, как всегда, открыл Библию, в этот раз подчеркнул любимые места. Потом позавтракал.
Накануне он забыл отдать Мэри завещание. Утром дополнил его — какие именно надписи нужно вырезать на могильном камне.
Ответил давнему знакомому Лору Кейзу из Гудзона. Последнее письмо:
«Глубокоуважаемый сэр, поразительный взлет Вашего добросердечного сочувствия не только по отношению ко мне, но и по отношению ко всем тем, у кого нет заступников, заставляет меня урвать момент из тех немногих, что мне отпущены для приготовления к последней, великой перемене, и написать Вам несколько слов… Чувства, которые Вы выражаете, делают Вас в моих глазах светочем среди этого злого, извращенного поколения. Да будете Вы всегда достойны того высокого уважения, которое я к Вам испытываю. Чистая истинная религия, как я ее понимаю, перед лицом Всевышнего Отца, такова: действующие, а не дремлющие принципы… Я посылаю Вам «благословение, написанное моей собственной рукой».
Напомните обо мне всем Вашим и моим добрым друзьям.
Ваш друг Джон Браун».
Генри Лонгфелло занес в дневник второго декабря: «Это великий день нашей истории. Пока я пишу эти строки, в Виргинии ведут на казнь старого Джона Брауна за попытку освободить рабов. Они сеют ветер и пожнут бурю, и буря эта — не за горами».
Герцен в «Колоколе» восклицал: «Рабство, только терпимое прежде, сделалось законом, основой, на которой покоится американская демократия. В то время, как мы это пишем, быть может, палач вешает героев Харперс-Ферри. Итак, вот к чему пришел весь образованный мир!»
Виктор Гюго, но зная, что приговор уже приводится в исполнение, в тот же день писал редактору «Лондон Ньюс»: «Если восстание когда и было священным долгом, то это именно восстание против рабства…
…Такие события, свершенные перед лицом всего цивилизованного мира, не проходят безнаказанно. Сознание человечества — всевидящее око. Пусть судьи в Чарлстоне, и Паркер, и Хантер, и присяжные, и рабовладельцы, и все население Виргинии, пусть они хорошенько взвесят свои поступки, ибо их видят! Они в мире не одни. Взоры Европы в этот момент прикованы к Америке.
…С его казнью уйдет луч света: сами представления о справедливости и несправедливости будут затемнены в день, который будет свидетелем убийства Свободы.
…На долгие годы впредь, — знай это, Америка, и взвесь хорошенько, — будет нечто более страшное, чем Каин, убивающий Авеля: Вашингтон, убивающий Спартака».
Браун оделся. В камеру вошли Эвис и стражник. Браун подарил стражнику Библию, а Эвису — часы.
Он покинул стены, которые окружали его тридцать три дня. Его вели по коридору, Эвис отпирал дверь за дверью.
Грину и Копленду Браун сказал:
— Ведите себя, как подобает мужчинам, и не предавайте друзей.
(Последние слова Копленда перед казнью две недели спустя были: «Я умираю ради свободы, трудно избрать лучшую смерть. Я предпочитаю смерть рабству!»)
У камеры Коппока и Кука Браун задержался:
— Кук, вы дали ложные показания, будто я заставил вас идти в Харперс-Ферри.
— Но ведь так оно и было, капитан!
— Нет, было не так, я прекрасно помню.
— Мы с вами помним по-разному.
— Желаю вам обоим мужества.
Стивенс встал ему навстречу, его уже не вернули в камеру к Брауну после отъезда Мэри.
— До свидания, капитан, я знаю, что вы уходите в лучший мир.
— Да, в это я верю, это я знаю. Держитесь так же, как держались до сих нор, и никогда не предавайте друзей.
С Хэзлитом он прощаться не стал: ведь у властей не было формальных доказательств того, что Хэзлит принимал участие в нападении на арсенал, и Браун, оберегая товарища, делал вид, будто не знает его.
А в конце коридора он обернулся и сказал громко:
— Благословляю всех вас, быть может, нам еще придется встретиться в ином мире.
В Чарлстон привезли три веревки — из Южной Каролины, из Миссури, из Кентукки. Выбрали веревку из Кентукки. Виселица была готова.
Газета «Рипабликен» 1 ноября 1859 года в городе Саванна взывала: «Как соседи, мы стоим за коллективную месть. Устрашающий пример должен быть дан, этот пример станет путеводным маяком на долгие времена…»
Джордж Куртис из Уорчестера предупреждал: «Чтобы его удавить, могла найтись только южная веревка, но у этой веревки две петли, — одна удушит человека, вторая удушит систему».