— Правильно, майор…
— Слушайте, слушайте…
— Мы еще притащим сюда генерала Ли, заставим и его поклониться этой земле.
Второго декабря сенатор штата Иллинойс Авраам Линкольн, кандидат в президенты, заявил: «Старого Джона Брауна казнили за государственную измену, Мы не можем протестовать против казни, хотя он, как и мы, считал, что рабство несправедливо. Но это обстоятельство не может оправдать насилие, кровопролитие и измену. Нет никаких оснований считать его правым…»
Священник Фейлс Ньюхолл из Роксбери говорил с амвона, что отныне слово «измена» стало святым в американском словаре; священник Эдвин Уилок из Бостона благословил «святую и блистательную измену Джона Брауна».
Первого января 1863 года Линкольн подписал Декларацию об освобождении рабов: «Я, Авраам Линкольн… в момент вооруженного восстания против Соединенных Штатов применяю как необходимую военную меру для подавления этого мятежа следующее: я заявляю, что все лица, которые были рабами… в тех штатах и в тех округах, которые восстали… отныне считаются свободными… И далее я заявляю, что такие люди… будут зачисляться в армию Соединенных Штатов.
…Воздавая справедливость черной расе, мы гарантируем свободу белой…»
Гарибальди, узнав о Декларации, приветствовал Линкольна как «продолжателя дела Христа и Джона Брауна».
Среди войсковых частей, выстроившихся у виселицы, была колонна военного училища. В первой шеренге стоял, напряженно вытянувшись, бледный юноша с лихорадочно блестевшими глазами. Кадет Джон Уилкс Бутс учился плохо, он медленно соображал на испытаниях, был неповоротлив в строю. Товарищи не любили его за хвастовство и заносчивость, но с удовольствием слушали, как он декламировал монологи из трагедий, мелодрам и, завернувшись в простыню, изображал Цезаря или Гамлета. Он был сыном известного актера, его старший брат уже прославился как исполнитель шекспировских ролей, но младший Бутс мечтал о славе еще более громкой, чем та, которую можно добыть на сцене.
Бутс глядел на казнь, испытывая не только удовлетворение — вот он, конец врага, — и любопытство — такое зрелище он видел впервые, — но и зависть. Двойную зависть, — он восхищенно завидовал тем, кто осилил страшного Брауна из Осоватоми и привел его на эшафот, и втайне, сам себе не признаваясь, зло завидовал этому ненавистному разбойнику. Он прославлен, вся Америка, весь мир шумят о нем. Завидовал даже гордому спокойствию Брауна.
Бутс не стал офицером. О ходе военных действий он узнавал из газет и рассказов участников. Он тем исступленней ненавидел Север, чем дальше на Юг продвигались армии северян, тем надрывнее любил побежденный Юг, чем явственнее сознавал, что уже никогда не будет сражаться за его поруганные права…
Когда он впервые увидел президента Авраама Линкольна, он мгновенно вспомнил площадь в Чарлстоне, виселицу, последние минуты старика Брауна.
Он был чем-то очень похож, этот иллинойский плотник-адвокат, на того фермера из Новой Англии! такой же долговязый, тощий, угрюмый плебей, с немигающим взглядом фанатика, такой же неумолимый враг Юга… Читая в газетах речи Линкольна, слушая разговоры о нем — и восторженные и бранные, — Бутс испытывал острую, ненавидящую зависть, почти как тогда, у подножия виселицы, но к тому еще мучительную от бессилия: ведь этот был не только всемирно прославлен, но и всевластен, побеждал, жил…
Пятнадцатого апреля 1865 года все газеты США, а затем и газеты всего мира сообщили: убит Авраам Линкольн. Президент смотрел спектакль. Убийца, вошедший в ложу сзади, поразил его несколькими выстрелами в затылок и бежал через сцену с криком: «Sic semper, tyrannis! Юг отомщен!»
Вскоре стало известно: убийцу президента — актера Бутса — застрелили преследователи.
Томас Вентворт Хиггинсон второго декабря в своей церкви в Уорчестере, за шесть тысяч миль от Чарлстона, писал Джону Брауну-младшему: «Если бы он был моим отцом, я знаю, что я испытывал бы все судороги горя вместе с благодарностью за то, что он был источником великого добра. Его первоначальный план потерпел поражение, но ого истинно великое дело увенчалось успехом».
В тот же вечер на митинге Хиггинсон сказал: «Джона Брауна нам снасти не удалось, а угнетенные, ради которых он погиб, все еще в цепях».