— Рад познакомиться, мой друг, но зрение у меня хорошее. Однако я христианин, свободный американец и различаю людей не по цвету кожи, а по тому, во что они веруют, что у них в сердце, на душе, как они ведут себя. Понятно, мистер Гектор?
— Да, сэр. Благодарю вас. Я тоже христианин. И мои спутницы добрые христианки, их зовут Кэт и Энни. Мы будем всю жизнь благодарить этого доброго человека за то, что он привел нас к вам, сэр, да будет ваш дом благословен…
К столу сели все. Гости ели мясо, зажаренное на открытом огне, пили горячее молоко.
Джон Браун, Диана и оба работника пили кипяток, заправленный имбирем, грызли поджаренный хлеб. Они ужинали раньше, но Браун хотел, чтобы все участвовали в трапезе.
Наверху заплакал мальчик. Диана встала сразу, и одновременно с ней поднялась старшая негритянка, Кэт, торопливо дожевывая.
— Мэм, можно мне с вами?
Браун заметил, что она беременна.
Обе ушли. Энни, закутанную в теплый платок, бережно уложили на широкую скамью, постелили попону, одеяло, накрыли потеплее. Она задремала.
Юноша стал рассказывать.
Они недавно поженились. Он был камердинером у молодого хозяина, а Энни — горничной у его сестры. Молодой хозяин учил его грамоте, дарил свою одежду, они вместе охотились, путешествовали, на Севере бывали. Потом молодой хозяин уехал в Европу, там женился на иностранке. Старый хозяин очень богатый джентльмен, у него большие плантации и фабрики по очистке хлопка, пароходы, рабов не меньше трех тысяч. Дочь он выдал замуж в Кентукки, в приданое отдал всех ее служанок и еще полевых рабочих. Моя Энни выплакала, чтобы и меня с ней отдали. А новые хозяева нас сразу разлучили — меня к лошадям приставили за пять миль от дома, где она жила. Я ходил к ней тайком, ночью. Поймали. Били. Подвешивали. Хозяин, свекор нашей мисс, старый, очень жестокий. Мулатов не терпит. Кричал, что не позволит плодить выродков, притворяющихся, будто они не черномазые. Приказал мне жениться на вдове другого конюха, у нее уже трое детей, пусть еще рожает крепких парней. А моей Энни велел выходить замуж за своего старшего егеря, здоровенного, черного как уголь… Он был главный палач у хозяина, как зверь. Избивал негров по его приказам, а то и сам, если ему не угодят. Наша молодая хозяйка просила, убеждала: грех — их с Энни венчали в церкви. А свекор только говорил: «Какая же у черномазых церковь? Балаган, цирк. Их нельзя считать за христиан, вообще нельзя считать за людей. Может, еще придумают моих лошадей венчать в своих молельнях, жеребцов с кобылами. Как я буду в табуне христианское единобрачие соблюдать?!»
Молодая хозяйка любила Энни, у нее есть друзья на Севере, которые жалеют негров, нам помогли бежать. А мы уж взяли с собой бедную Кэт, мальчик у нее двухлетний умер. Ей не позволяли брать с собой сынка в поле, чтобы работать не мешал. За всеми маленькими — там их десятка три — смотрела одна полуслепая старуха.
Да и ее в тот день надсмотрщик послал в поле позвать кого-то — твои, мол, щенки далеко не уползут…
А на очаге большой котелок с водой кипел, старуха маис варить собиралась.
Детишки всегда голодные. Кто побольше, полезли к огню. Опрокинули котелок, обожглись многие, а двое самых маленьких умерли. Отец ребенка, муж Кэт, чуть не задушил надсмотрщика. Его избили, заковали, рогатку на шею и продали на Юг. А она ведь опять беременна. Хотела утопиться, повеситься. Наши старики удержали. Мы ее взяли с собой… Мы не хотим больше жить рабами. Лучше умереть.
Юноша говорил тихо, чтобы не разбудить подругу. И замолчал, услышав шаги на лестнице. Диана, глухо всхлипывая, обнимала негритянку, Кэт к ней прижималась, шепча: «Такой хороший бэби был… такой маленький, такой хороший…»
Все мрачно молчали.
Брауну стало жарко от охватившей ярости, он оглядывался, словно в поисках: где этот старый негодяй?
— Будь прокляты нечестивцы, мужавшие вас, мучающие ваших братьев и сестер! Будь они прокляты многожды самыми гневными проклятьями самых гневных пророков! И пусть все больше негров идет по вашим следам к нам, на Север. А ваши страдания теперь позади. Благословенны будут те, кто помогли вам, пусть крепнут их души и мышцы и борении против гнусного рабовладельчества.
Молодой квакер, на которого глядел Браун, приподнялся.
— Я очень рад, что пришел сегодня в ваш дом. И очень рад, что могу теперь попросить: сложите у ваших ворот несколько белых кирпичей. Это будет значить, что ваши двери открыты для бегущих от рабства. Не надо оглашать этого широко, у дьявола везде есть пособники. Пусть знают лишь надежные друзья, лишь близкие люди. Гектор со своими спутницами первый, но далеко не последний, кто будет просить у вас убежища…