Рогова долго ждать не пришлось. Твердыми шагами, мало согласующимися с его почтенным возрастом и внешностью университетского профессора, он прошел через холл, кивнул дежурной и остановился, внимательно посмотрев на Павла, словно оценивая, затем протянул руку.
— Здравствуйте, Павел Витальевич. Я ожидал вас, но, признаться, не так скоро.
— Ожидали меня?
— Вы единственный близкий родственник Надежды Еремеевой, которого мне удалось разыскать.
Главный врач говорил спокойно и уверенно, но в уверенности этой скользила фальшь.
— Скажите же, наконец, что с ней?
— Думаю, ей предстоит стать мировой знаменитостью. Поймите, я совершенно осознанно воспользовался всей своей формальной и неформальной властью, чтобы пресечь распространение слухов до тех пор, пока не завершаться исследования. Но с вами я буду откровенен — вы ее муж и ваша реакция на произошедшее должна стать решающим аргументом. Я должен решить, — тут последовала небольшая заминка и новый обмен взглядами, — предать этот случай гласности или нет. Это может вызвать такую реакцию… Пойдемте со мной.
Отказавшись от попыток что-либо понять, Павел молча проследовал за своим спутником. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Рогов продолжал говорить:
— В прошлом году был полностью расшифрован генетический код человека — вы знаете об этом? Нет? Неудивительно. Титанический труд нескольких десятилетий — и что в итоге? Кому это может пригодиться, если генная инженерия под запретом? Ключ к лечению всех болезней, может быть даже к бессмертию — и никаких возможностей его использовать, кроме нелегальных. Но к вам-то, Павел Витальевич, это не имеет никакого отношения. Для нас с вами сейчас важно другое — вы ведь представляете хоть немного себе, как устроена ДНК? То есть, вернее, для чего она нужна?
— Ну, — Павел пожал плечами, — наверное, да. В школе у меня была пятерка по биологии. Это что-то вроде руководства к действию для всех происходящих в организме процессов.
— Значит, так теперь учат в школах? Хм… Нет, в принципе все правильно. Генную последовательность можно понимать как некую программу… А расшифровка генного кода означает, что мы теперь точно знаем, какой ген за что именно отвечает в организме. Но оказалась, что очень приличная часть генного аппарата — порядка сорока процентов — остается незадействованной. То есть программа-то там есть, но она явно лишняя, не за что не отвечает, если бы у вас или у меня эти гены вдруг пропали, никто не заметил бы никакой разницы.
— И что это должно значить? — спросил Павел скорее из вежливости, чем из интереса. Складывалось впечатление, что ему просто заговаривают зубы.
— Значить это может все, что угодно — но кое-кто, кого как обычно не принимали всерьез, заявлял, что это означает: человек на самом деле — совсем не то, что мы все думаем, а нечто совсем иное… Скажите, у вас был аквариум с рыбками?
— Нет… Но при чем тут это?
— Потерпите… Я хочу подвести вас кое к чему, что должно восприниматься подготовленным сознанием. У вас должны быть все факты, все фрагменты мозаики… Поверьте мне, это необходимо. — Да, вот здесь мы поворачиваем, а дальше спускаемся… в подвальные помещения. Только для персонала, но я проведу вас. Я специально повел вас длинной дорогой, чтобы… Так что там с аквариумом?
— Я же сказал, что у меня его никогда не было.
— У меня вот есть. Раньше я успокаивал нервы, наблюдая за рыбами. Последние несколько дней мне не удается этого добиться. Все дело в том, что их надо кормить. А вы знаете, чем кормят аквариумных рыбок? Сушеными дафниями.
Эффектная пауза Рогова не возымела действия. Главврач явно ждал, что Павел тут же спросит его: "И при чем тут дафнии?" или "А кто такие эти дафнии?", но тот молчал.
— Дафнии. Водяные блохи. Крохотные рачки, живут преимущественно в так называемых временных водоемах. Обитатели прудов и луж. Когда кончается лето, когда эти временные водоемы высыхают или промерзают до дна — ни один рачок не выживет. Это вам не мухи какие-нибудь или комары, которые просто впадают в спячку — нет, вся популяция вымирает начисто. Все лето они в этих лужах живут, размножаются, умирают от старости, успевают смениться десятки поколений; и тут — раз! — и все отбрасывают копыта. Этакий всеобщий экологический кризис в отдельно взятой луже. Впрочем, не всегда он наступает осенью. Если дафнии размножаются слишком уж интенсивно, они способны просто отравиться отходами своей жизнедеятельности, своими отбросами. Вам это ничего не напоминает?
— К чему эти прозрачные аналогии? Будите агитировать за движение зеленых?
— Вот сарказм ваш уж точно ни к чему. Человечеству конец — мне это ясно, как было бы ясно и вам, имей вы хоть каплю экологических знаний. Последний шанс был упущен во время тридцатисекундной войны — она отбросила космонавтику на уровень шестидесятых годов прошлого века. Больше нет надежд на космические ресурсы — а земные подходят к концу. На загрязнение земли, воды и воздуха все давно махнули рукой — международным банкам это выгодно, а обывателю все равно. Вашему поколению, похоже, кажется в порядке вещей, что нельзя подставлять кожу под солнечные лучи, пить воду из родника, ходить по траве босиком? Человечеству конец, и наконец оно это узнает… но ничего изменить уже нельзя.
— А вот теперь, — Рогов остановился и резко развернулся лицом к Павлу, — перейдем непосредственно к вам и вашей жене. Она бросила вас три года назад?
— Да… то есть нет. Она просто пропала. Как я только не искал ее. В наше время трудно просто так взять и исчезнуть, но ей это удалось. И я думаю, что у нее была причина. Существенная, очень важная причина. Мы любили друг друга. Я до сих пор…
— У нее была причина. О, я думаю, партеногенетическая беременность — вполне серьезная причина.
— Парте… что? И, подождите, вы утверждаете, что у нее уже был один ребенок?
— Да нет же! У нее была партеногенетическая беременность, длившаяся три года. Хм, да, я тоже не поверил сначала. Но знаете что — это документально зафиксировано. Она наблюдалась у десятка специалистов по всей стране все это время. Под разными фамилиями и документами, конечно. Под конец уже наблюдались крайне подозрительные отклонения. Мне крайне повезло, что родила она все-таки под моим надзором. Действительно повезло, несмотря на то, что пришлось делать кесарево сечение, самое сложное за всю мою практику. И хотя вам что еще скажу — когда она ушла от вас, она действовала не по своей воле. Вернее… это очень сложно и я пока даже себе этого не могу внятно объяснить… назовем это временным помешательством. Наведенной шизофренией. Будто в ее голове временно поменялся хозяин — вы понимаете? Сейчас-то она в полном порядке. Спрашивала про вас и очень ждет.