О боже. У меня неприятности.
Выпустив его руку, я открываю дверь и молча веду Дилана через три лестничных пролёта. С каждым шагом моя нервозность растёт. С каждым шагом моя потребность растёт в равной пропорции.
К тому времени, когда открываю дверь в квартиру, я так взвинчена, что всё, чего мне хочется, — это приложить лоб к холодному металлу и постоять так некоторое время, чтобы придумать план (а я хорошо это делаю), но я толкаю двери и захожу внутрь.
Я увернулась от коробки, расположившейся, как я знала, на нашем пути, и включила свет, когда он зацепился ногой за ту коробку и начал браниться.
— О мой Бог. Мне так жаль! Я привыкла обходить эти картонные мины. Даже не подумала предупредить тебя.
— Всё в порядке, — он засмеялся, его спокойная манера поведения была полной противоположностью моей взволнованности.
Глаза Дилана засверкали дьявольским огоньком, и я думаю, у меня есть ответ. Он собирается наброситься. Но затем спрашивает:
— Ты собираешься устроить мне экскурсию?
— Конечно. Подожди, — я протягиваю руку, чтобы остановить его.
— Что?
Я снимаю свои каблуки.
— Снимай обувь. Я хочу свой депозит за повреждения обратно, — меня передёргивает изнутри. Вот мой сраный внутренний диалог, и это не то, кем я хочу быть сегодня. Опять же, не уверена, что знаю, как быть той, кем хочется.
И Дилан, кажется, не возражал против того, кто я. Он наклоняет голову с забавной ухмылкой на губах, но делает то, что я сказала. Когда начинаю вести его дальше по квартире, он бормочет позади меня:
— Лучше всё выбросить из головы сейчас, — я повернулась к нему, моя бровь вопросительно приподнята. — Довольно скоро я буду тем, кто будет отдавать приказы.
Клянусь, я не могу идти, когда новая волна волнения, и ожидания, и святое-дерьмо-что-я-делаю страха охватывает меня.
Он улыбается снова:
— Не волнуйся так сильно, Рэйчел. Я не собираюсь быть милым, но тебе это понравится. Обещаю, — это должно успокаивать? Как ни странно, но это так. Из-за него всё внутри меня переворачивается. — А сейчас покажи мне свою комнату, прежде чем я слишком отвлекусь, чтобы об этом заботиться.
Я уже слишком отвлечена, чтобы заботиться о туре по квартире, но также нервничаю, беспокоюсь и радуюсь, что есть что-то ещё, на чём могу сосредоточиться. Я толкнула дверь в комнату для гостей.
— Я использую эту комнату как библиотеку/хранилище, отсюда и гора коробок.
— Ты большой читатель, или они все связаны со школьной программой?
— И то, и другое. Но большинство из них пластинки.
Его глаза загораются.
— Так ты фанатка винила?
— Если это означает, что я люблю пластинки, тогда да.
— Я впечатлён, девчонка с виолончелью. Но опять же, музыка, которая тебе нравится, вероятно, ещё недостаточно популярна, чтобы быть на дисках.
Чтобы подавить ухмылку, я кусаю внутреннюю сторону щеки.
— Хотя я слышала, что они заработают на «8tracks» (прим.: это интернет-радио и социальная сеть, ориентированная на концепцию составленного пользователем потокового плейлиста, состоящего по крайней мере из 8 треков) в следующем году, — я щёлкнула выключателем и прошла мимо него в коридор. — Гостиная там.
— То, что ты знаешь «8tracks», так сексуально.
Я так сильно хочу его, что в тишине это ошеломляет меня. Не могу перестать идти в гостиную и включаю свет, потому что не знаю, что сказать. Я была заперта в ловушке из правил хорошего поведения так долго и в итоге застыла внутри себя. За короткое время знакомства с Диланом я уже чувствую, как тает лёд.
Это чувствуется хорошо. Это чувствуется смело. Это чувствуется… опасно.
Я отправляюсь к окну и сморю вниз на улицу.
Дилан подходит, чтобы встать рядом со мной.
— Адский вид.
Я киваю, дотрагиваясь до подоконника.
— У всех моих соседей личные саундтреки, которые только я могу слышать. Я сижу на этих окнах день за днём и смотрю на них сверху, играя их песни.
— Как они звучат?
— Каждый день по-разному. Это зависит от погоды, от того, как быстро они идут, от вещей, их беспокоящих.
Он придвигается ближе:
— Как бы звучал мой саундтрек?
Я закрываю глаза, чтобы почувствовать разбивающиеся ноты. Смелый, яркий, но устойчивый. Он бы звучал необузданной страстью.
— Рэйчел? — его голос грубый и шероховатый, я знаю — время настало.