Смущённая мыслями — даже несмотря на то, что он не знает их — я заставляю себя вернуться обратно в игру.
— Кем бы ты был, если бы мог быть кем угодно?
— Я был бы доктором. Кем-то, кто существенно меняет ситуацию.
Я хотела бы сказать ему, что он уже тот, кто поменял ситуацию. Он в любом случае поменял ситуацию для меня. Но это звучит банально и слишком слащаво. Поэтому я молчу и просто киваю.
Путь к южной галерее граничит с насаждениями в пару футов высотой, отделяя цемент от небольших холмов, покрытых кустарниками и деревьями, что создаёт впечатление большей приватности, чем занятые места у входа на площадь.
Тогда я понимаю, что ничего не знаю о текущем выборе его карьеры.
— Чем ты сейчас занимаешься?
— Ничем, что было бы важным, — он пренебрежителен, но я слишком любопытная. Я подталкиваю его, когда он указывает на красную и золотую статуи. — Вот почему я не понимаю искусство. Субъективность даже не входит сюда. Это слишком странно.
Мы проходим мимо нескольких больших, гладко выкрашенных кусков с различными узорами.
— Не могу не согласиться, но думаю, что современное искусство, как предполагается, метафора.
— Для чего?
— Для всего, чем бы ты хотел, чтобы это было? Я всегда думала об этом, как о Роршахе (прим.: швейцарский психиатр и психолог, автор теста исследования личности «Пятна Роршаха» (1921 год). Ввёл в оборот термин «психодиагностика») в известном смысле. Только сами художники знают, что на самом деле это значит, но, если они не говорят нам, мы видим то, что хотим видеть. Они — отражение нас самих. Способ подключения нашего подсознания и сознательных умов.
— Как гороскопы.
Удивлённая, я поворачиваюсь к нему:
— Ты не веришь в них тоже?
Он качает головой:
— Они слишком обширные. Любой человек может ассоциироваться с неопределёнными обобщениями.
— Это правда. Я ненавижу астрологию. Мне не нравится сама идея того, что вещи могут быть предопределёнными.
— Ты не веришь в судьбу?
Я пожимаю плечами, отступая назад, пока пара с коляской не проходит мимо нас.
— Сама идея, что независимо от того, что мы делаем, как тяжело работаем, всё закончится в конечном итоге таким образом, который мы не сможем проконтролировать. Я ненавижу это представление. Оно отнимает смысл у всего.
— Ты не думаешь, что Бог отвечает на молитвы?
Я жую соломку, обдумывая вопрос:
— Похоже на противоречие. Если вещи происходят так, как хочет Бог, тогда молитвы кажутся глупыми. Если Он знает твоё сердце, то должен знать, когда чего-то слишком много для тебя, чтобы вынести и подняться, когда нужно, — необязательно спрашивать об этом. Но мне бы хотелось быть выше «всех уже увековеченных в камне» событий.
— Мне больше нравится думать об этом как о путешествии в пункт назначения, а не как о точном маршруте. Мы собираемся попасть из A в B, в C, но мы будем лететь? Идти? Ползти по битому стеклу, делая неправильный выбор на пути? Мне нравится иметь свободу, позволяющую добраться, куда я захочу, на собственных условиях.
— Интересный взгляд. Мне нравится.
— Спасибо.
Я продолжаю обдумывать то, что он сказал.
— Может быть, есть нечто большее, чем детали, что должно быть сказано для пункта назначения. Иногда это, безусловно, чувствуется как мой выбор, сделанный для меня, увлекающий за собой или нет. Неожиданные дорожные заграждения.
— Может, они не заграждения. Они — объезды, — он мягко кружит меня вокруг.
Я сглатываю.
— Как ты и я?
Толпа туристов приближается, с шумом вторгаясь в момент.
С удивительной силой Дилан оттаскивает меня в сторону одной из кадок и тянет за дерево подальше от тротуара.
— Что ты делаешь? — я снимаю веточку с волос, больше удивлённая, чем поставленная в неудобное положение.
— Я просто не хочу делиться тобой.
Моё сердце глухо застучало, и я вдруг становлюсь неуклюжей и застенчивой.
— Это глупо. Никто не пытался меня украсть. И, если бы они попытались, может быть, это должно было произойти, — мой смех увядает, когда я встречаюсь с ним взглядом.
— Им лучше не пытаться. Я не могу перестать думать о прошлой ночи, Рэйчел, — его голос ударами посылает тепло через мои кости, плавя меня изнутри. — Я затащил тебя сюда, чтобы сделать это.
Он прижимает меня к стволу дерева и обрушивает свои губы с настойчивостью, заставляющую меня смеяться от облегчения, потому что Дилан чувствует это безумное электричество, заряжающее воздух между нами целый день. Наши языки запутались, пальцы сплелись вместе, сжимая ткань, мои соски напряглись от такого тесного контакта с его грудью.