— Ты также не можешь говорить, что «The Beatles» исчезнут. The Stones.
Он гладит пальцем заднюю часть моей руки, и я хочу, чтобы его палец гладил меня и в других местах. Я хочу этого так сильно, что это пугает.
Освобождаю руку и таким образом получаю капельку контроля над своими скачущими гормонами. Я уже скучаю по его теплу.
— Есть исключения из каждого правила, но по большей части? Никто не будет помнить их имён, и знаешь почему? Потому что музыкальные люди играют как жевательная резинка. Она хороша на вкус в течение минуты или двух, а потом он исчезает из памяти, и ты переходишь к чему-то новому. Это даже говорится в названии: жевательный поп.
Я улыбаюсь из-за того, что повторяю за ним. И я вознаграждена ответной ухмылкой.
— Ты милая, — он смотрит на меня, будто хочет поглотить.
— Я не заинтересована.
Он наклоняется так близко, что я могу вдохнуть его мускусный аромат.
— Нет?
Я не могу ответить. Во рту пересохло. Даже если бы смогла найти слова, то не смогла бы их выговорить. Я не в состоянии опровергнуть его. Я заинтересована. Независимо от того, как сильно я не хочу такой быть.
Дилан всё ещё близко, его горячее дыхание на моей шее:
— Хочешь знать, что нравится мне?
— Э…э, — я знаю, что хочу, чтобы он сказал. Это пугает меня.
Он удивил меня, отодвигаясь.
— Рок. Мне нравится рок. Он грубый и реальный.
Я смеюсь наполовину из-за нервозности, наполовину из-за его заявления.
— Нет, серьёзно?
— Это очевидно?
— У тебя определённо есть все рок-задатки, которые нужны.
Мягко говоря. Его вибрации подонка кричат «опасный», но я не убегу из-за этого.
Дилан протягивает свои руки вдоль верхней части кабинки, притягивая мой взгляд к его гладким мышцам.
— С этим что-то не так?
Я не уверена, имеет ли он в виду свой взгляд или выбор музыки. В любом случае вопрос возбуждает меня, и я не могу ответить.
Злая насмешка зажигается в его глазах, и он роется в кармане в поисках MP3-плеера и маленьких белых наушников.
— Обещай, что послушаешь хотя бы одну песню.
Опять этот командный голос.
— Хорошо.
Дилан осторожно засовывает наушники мне в уши. Покалывание распространяется по спине, когда его пальцы мягко касаются моего хрящика, и шум бара исчезает. Закрытые наушники с шумоподавлением.
— Сделай громче, — говорю я, зная, что тишина в моих ушах может означать, что звучу слишком громко.
— Ты уверена? Я бы не хотел разрушить эти классически настроенные инструменты, — он улыбается, когда увеличивает громкость.
Я поднимаю большие пальцы вверх, когда начинается музыка. Смелые хроматические удары в остинато, почти противоречивые… Интересно. Немного ударно-тяжёлые, но сводятся вместе красиво. Я вся обратилась в слух и закрыла глаза, чтобы лучше чувствовать ноты. К тому времени, когда певец начинает петь, мои пальцы чешутся от желания взять виолончель и присоединиться.
Голос певца знакомый, мечтательный и колючий, но имя ускользает от меня. Металл немного режет, а потом всё меняется. Зигзаги гармоний, и охи, и голос, который сдерживает эмоции, как будто всё попало в настроение певца, он поёт о потере. Может, не о потере, но о жаре, песке, мечтательной пустоте. Необычно.
Я разрывалась между любовью и ненавистью к его голосу. Он пронзает, и соблазняет, и раздражает, слишком резкий. Он не знает, чем хочет, чтобы это было, но потом ниже тот же ритм, тот же импульс сводит нас вместе в путешествии. Я не могу решить, песня звучит лучше с пением или без, но, когда она начинает замирать, я напрягаюсь, чтобы услышать больше, чтобы остаться в этом моменте.
Я открываю глаза, снимаю наушники и передаю их ему обратно.
— Это было хорошо, — потрясающе, на самом деле. — Кто это?
— Ты действительно не знаешь? — он смотрит скептически.
— Я действительно не знаю.
Он усмехается и качает головой, после выключения наматывая наушники вокруг плеера.
— Это то, как ты росла под музыкальный рок, голодала в современности и только кормилась классикой.
— Эти ребята новые и мощные?
Он потянул пальцы к своим волосам.
— Что ж. Ага. Свежее Бетховена в любом случае.
Я пожимаю плечами, нисколько не чувствуя себя обделённой из-за своих музыкальных предпочтений:
— Я люблю то, что люблю.
Хорошо, это ложь. Если мои музыкальные вкусы удержали меня от интеллектуальных дебатов с одним татуированным мужчиной, тогда я чувствую себя обделённой. Очень обделённой.
— Эта группа находится на вершине чартов. И ни на одном треке нет виолончели.
— Может быть, однако, я даже уловила встречную мелодию, когда слушала, — это было легко упомянуть в разговоре. —И эта группа… — он всё ещё не сказал мне названия, — никогда не будет в состоянии объединиться с моей симфонией.
— А какой смысл? — он потягивает пиво и ухмыляется. Каким-то образом он ещё более сексуальный, когда самодовольный.
Я наклоняюсь ближе, чтобы не понадобилось кричать сквозь музыку, которая звучит только громче и безжизненней с каким-то автотюном (прим.: специальная обработка вокала, а также голос, изменённый подобным образом на записи):
— Реальная музыка — то, что играю я.
Дилан сразу стал серьёзным и повернул своё лицо к моему. Он собирается поцеловать меня? Я облизываю губы не в состоянии выдохнуть, потому что необходимость взрывается во мне.
Он сворачивает в последнюю секунду, приближая свой рот к моему уху:
— Реальная музыка — это то, что заставляет тебя чувствовать, Рэйчел. Она превосходит жанр, музыканта, время, место — всё, — его слова щекочут шею.
— Ммм, — я закрываю глаза, смакуя его близость и слова.
— То, как мелодия выметает тебя прочь, и ты не в силах остановить это, — он задевает мою шею губами. — Но ты не сумела бы, даже если бы могла, потому что это чувствуется так чертовски идеально, — моё сердце бешено стучит в груди. — Как это создаётся; создаётся внутри тебя. Забирая тебя выше, быстрее. А потом это взрывается и наполняет тебя всем, — открыв глаза, я сжимаю его руку, не зная, когда я возьму её снова.
Может быть, это вино. Может быть, это то, как далеко он от моего обычного типа, но мне нужно испытать подобный тип мужчин однажды в жизни.
Алекс права. И даже если она ошибалась, я бы пошла домой с этим парнем. Моё тело гудит от предвкушения. Я понятия не имею, что означает быть с кем-то, как он, хватит ли мне навыков быть с ним, но я отчаянно хочу попробовать.
— Это мощно. Неоспоримо, — добавляю я.
— Это как оргазм.
Я сглотнула, не отодвигаясь от него, не желая этого. На самом деле я намного ближе к нему, чем он ко мне. Я никогда прежде не чувствовала такой связи с кем-то, кто понимает музыку, но всё же имеет такой разнообразный вкус. Я также никогда не была настолько возбуждена, как из-за парня напротив меня.
Чёрт, я никогда не была такой возбуждённой даже во время месячных. Эта связь является первобытной, как моя реакция на прелюдию Баха, если бы та звучала под грозу. Пока я не понимаю это электрическое гудение между нами — я хочу его. Хочу узнать его так же хорошо, как знаю размещение пальцев на G-аккорде. И я думаю, Дилан сможет показать мне один.
— Эй, Рэйчел? — он чувствует то же самое и хочет попросить меня пойти с ним домой.
И когда он спросит, я отвечу «да».
Я смотрю на него в ответ.
Он откидывается назад и обводит свою челюсть большим пальцем.
— Хочешь убраться отсюда?
Глава третья.
— Да, — выдыхаю я, и моя кожа вспыхивает от застенчивости и ожидания.
Эти великолепные губы, которые в ближайшее время будут на моих, растягиваются в улыбке.
— Боже, ты сексуальная, когда краснеешь вот так. Не могу дождаться, чтобы увидеть, как этот румянец распространится по всей твоей коже.
Дыхание перехватывает. Это самое грязное, что мне когда-либо говорили, и у меня такое чувство, что это только начало. Тепло бежит по моим венам, и я уверена, что в равной мере не готова к этому и готова даже слишком сильно.