В конце концов самому наглому, тому, что с хвостиком, все же прилетает вскользь влажным мопом по щеке. Он, опешив, замирает. Потом, брезгливо скривившись, яростно трет рукавом щеку. Его друзья над ним же хохочут, он матерится в три этажа на них, на меня, потом со злости пинает ведро. Оно опрокидывается, вода разливается. А затем этот недоумок смачно, с характерным звуком плюет на чистый пол, и его дружки — тут же повторяют за ним.
Я пытаюсь их выгнать, но они отбегают и снова плюют.
Затем, нарезвившись, «хвостик» кричит:
— Ну что, пацаны, погнали домой? А ты, Швабра, давай тут наяривай! — он делает неприличный жест.
— Мой получше! А то… — второй мальчишка затыкается на полуслове. И все трое застывают в нерешительности.
В дверях стоит Стас, скрестив руки на груди. И лицо у него очень говорящее…
Неспешно приближается к ним, они тихо пятятся назад. Кроме того, что с хвостиком. Тот тоже, конечно, трусит, но стоит на месте. Стас ловит его первым. Прямо за его хвостик. Наклонившись к нему, что-то негромко внушает и тянет к моей тележке. Тот семенит за ним, подскуливая и энергично кивая.
— Ну, всё, раз понял — за работу.
Стас отпускает мальчишку, поддав ему ногой под зад. И поворачивается к остальным:
— А вы чего морозитесь? Тоже втащить для ускорения?
Оба синхронно трясут головами.
— Тогда тряпки в руки и вперед.
Они даже не спорят, не возражают ни единым словом. Безропотно вытирают свои плевки, бегают за водой, собирают мячи, моют пол, неумело, но старательно.
А затем с покаянным видом просят у меня прощения.
В приемную Стас идет за мной следом. Точнее, я иду, а он резво толкает перед собой тележку, голосом и лицом изображая что-то гоночное. Особенно на поворотах. Как мальчишка. Но меня это веселит.
После приемной заходим в кабинет директора. Смолин быстро переворачивает и составляет стулья на длинный стол, освобождая для меня пространство, а затем плюхается в кресло Яна Романовича.
Пока я убираю, он рассуждает о всякой всячине. Я слушаю его фоном, как музыку. Потому что в наклоне вести диалог не очень-то удобно. Лишь изредка отвечаю односложно. А когда потихоньку приближаюсь к директорскому столу, чувствую, голос его меняется. Становится ниже, с легкой хрипотцой. И какой-то рассеянный, что ли. Между словами удлиняются паузы. В конце концов Стас и вовсе замолкает. А мне вдруг становится не по себе.
Я выпрямляюсь, оборачиваюсь и напарываюсь на такой жадный и откровенный взгляд, что у меня к лицу тотчас приливает кровь.
Впрочем, Стас тут же отводит глаза, смутившись и сам.
— Э! Что у тебя в голове? — вроде как с шутливым возмущением спрашиваю я.
Стас пытается отшутиться:
— В голове моей опилки, да-да-да…
Потом переводит взгляд за спину, на шкафы.
— Помнишь, как мы там прятались?
— Такое не забудешь, — улыбаюсь я.
— Знаешь, как сильно я хотел тебя поцеловать? Прямо до безумия. Кстати, а зачем ты все-таки сюда забралась тогда?
— Да так… это уже не важно.
— Ну ладно, не хочешь говорить, не говори, — Стас пружинисто поднимается с кресла и медленно, по-кошачьи подходит ко мне. — Но дай хоть гештальт закрою…
Я хочу сказать, что у меня руки мокрые, что надо домыть скорее, что здесь не подходящее место, но почему-то не произношу ни звука. А когда его губы касаются моих, задерживаю дыхание и закрываю глаза…
— Куда ты засобиралась? Мы и часу не занимаемся!
— У меня работа ведь еще, — оправдываюсь я перед математиком.
— Какая еще работа?! Ты понимаешь, что у нас всего ничего осталось? Второй тур олимпиады будет уже через неделю! — кипятится Арсений Сергеевич. — А мы по некоторым темам пока только галопом пробежались.
— Мне надо идти, — повторяю я. — Извините.
Я встаю, собираю сумку под разочарованным взглядом математика.
— Ты, Женя, стала какая-то несерьезная, как связалась со Смолиным. Он на тебя плохо влияет, — ворчит он мне в спину, когда я выхожу из аудитории. Я делаю вид, что не слышу его слова.
А за дверью, в коридоре меня ждет Стас. Арсений Сергеевич не стал тогда на него жаловаться за стычку в Новосибирске. И на уроках его не поддевает больше. Соблюдает холодный нейтралитет. Но, по моим ощущениям, относится к нему все с той же враждебностью.
Стас спрыгивает с подоконника.
— Ну что, заступаем в рабочую смену? — обнимая меня за плечи, пристраивается рядом.