Только Сонька не понимает, о чем речь. Поворачивается ко мне:
— Стас, про что она? Какая поломойка? — спрашивает недоуменно. Ничего не отвечаю. Потом с ней поговорю.
Но эта дура и тут лезет:
— Да, Сонечка, — язвительно тянет Яна, — представь себе, подружка твоего драгоценного брата моет полы у нас в школе. И твой Стас вместе с ней. Днище…
Смотрю на Янку, и аж виски разрывает. Повезло же ей, что она не пацан…
Но кое-как беру себя в руки.
— Ашихмина, ты всё никак не уймешься? — бросаю ей с усмешкой. — Ну, реально, отлипни уже от меня. Гордость какая-никакая должна быть, не?
— Гордость? Ты еще будешь что-то говорить про гордость?! — взвивается Янка, мгновенно став пунцовой. — Ты со своей поломойкой драишь полы…
— И дальше что? — спрашиваю ее, состроив непрошибаемую мину. — Почему тебя-то это так сильно волнует? Тебе какое дело?
— Мне? — истерично и неестественно хохотнув, Янка восклицает: — Да никакого, Смолин. Ни-ка-ко-го.
— Оно и видно, — мерзко ухмыляюсь я. — Если мне на тебя пофиг, Ашихмина, то я к тебе и не лезу. Да я вообще тебя не замечаю, есть ты или нет. А ты лезешь и лезешь. Как возвратный тиф. Я уже не знаю, как тебя отогнать.
В какой-то момент мне кажется, что Янка сейчас на меня кинется, как разъяренная кошка, но тут вбегает Арсений, и в следующую секунду звенит звонок.
Всю алгебру чувствую на себе взгляды. Особенно Янкин — ненавидящий и Сонькин — обескураженный.
А к концу урока от Ашихминой прилетает сообщение: «Смолин, тебе конец».
70. Стас
После алгебры идем с Женей на инглиш в молчании. Точнее, это я молчу — думаю над последним сообщением Янки. Даже не так — не думаю, наоборот, от этой мысли отмахиваюсь. Понимаю же: ну что эта дура может мне сделать? Брательника своего подбить, чтобы тот со мной разобрался? Это вообще ерунда. Слить Сонькину выходку? Растрепать всем, что она сделала Жениной матери? Вот это уже серьезно, да только Янка и сама там тоже выступила. А собой рисковать Ашихмина не станет.
Да, наверное, она просто от злости сотрясает воздух. Я бы вообще не заморачивался, но на душе отчего-то погано. Такое странное, невнятное ощущение чего-то плохого.
В принципе, я во весь этот бред с предчувствиями не верю, даже относиться к такому серьезно не могу, и себе говорю: не сходи с ума. Но, блин, где-то внутри, за грудиной, реально ведь скребет. Так бывает, когда точно знаешь, что вот-вот грянет какой-то лютый звездец.
И тут Женя выдает:
— А ты, оказывается, можешь быть очень жестоким. Яна, понятно, выпросила, но ты так ее опустил, а ведь она твоя бывшая…
Смотрю на нее, наверное, как-то не очень добро. Потому что она сразу добавляет мягко:
— Извини, что лезу. Понимаю, что не мое, конечно, дело. Просто мне кажется, что с бывшими надо расставаться по-человечески.
— Угу. Видать, мне тоже надо было с ней потанцевать.
— Ты просто бил ее по самому больному, и, главное, при всех.
— Она тоже била меня по самому больному. Я всего лишь отвечал, — пожимаю плечами и добавляю жестко: — Не могу терпеть, когда тебя оскорбляют.
— Мне на ее слова было плевать. Я же понимаю, что она бесится от обиды и ревности. Мне ее даже немного жаль. Ладно, Стас, прости, я и впрямь сую свой нос, куда не просят.
— Да суй сколько хочешь, тебе можно, — пытаюсь немного сгладить недавнюю резкость.
Она улыбается.
— Это ты погорячился. Я — любопытная. Не жалуйся потом.
— Ничего, выдержу.
Женя коротко смеется, но затем опять становится серьезной, даже какой-то обеспокоенной.
— А ты не боишься, что Яна может… ну, отомстить как-то? Мне кажется, она не из тех, кто легко забывает обиды.
— Ну что она мне может сделать? — повторяю ей то же, что и себе уже не раз сказал. — Янка может только мелко пакостить.
— Не знаю… Знаешь, как говорят? Страшнее брошенной женщины, только обиженная брошенная женщина, — Женя произносит это вроде как насмешливо, но я вижу, что она и правда тревожится.
Я и сам за нее боюсь. Но вслух говорю как можно беспечнее:
— А еще говорят: бодливой корове бог рогов не дал. Вот это точно про Янку.
Всю следующую неделю практически не отхожу от Жени ни на шаг. В общем-то, мы и до того были постоянно вместе: и на переменах, и на обеде, и после уроков. Я лишь ненадолго отлучался, когда Соньку домой отвозил. Но теперь Соньке, как бы она ни обижалась, приходится добираться на такси. Своего водилу отец для нее зажал.
За последние дни я так привязался к Женьке, что еле вытягиваю без нее в эти выходные. Но встретиться не получилось. В субботу решил мать навестить. Думал, быстро сгоняю туда и обратно, а вечером — к Жене. Но матери стало хуже. Понимаю это сразу, едва ее увидев.