Открываю дверь и, лишь взглянув на нее, понимаю — что-то случилось. Что-то плохое.
Она и вчера была сама не своя, но сказала, что просто недомогает. А сейчас — лицо как маска, глаза на пол-лица. И смотрит на меня так, что сердце судорожно дергается. Я не спец читать по глазам, но даже мне видно, что там в горе утонуть можно. Блин… Неужели у нее с матерью беда?
— Жень, что с тобой? — спрашиваю ее, пытаясь ее раздеть. Хотя бы шапку снять. Но она уклоняется. И на вопросы не отвечает. Вместо этого достает из сумки какую-то бумажку и протягивает мне, типа, на, читай.
Что это? Письмо, что ли? Без задней мысли разворачиваю и… цепенею от ужаса.
Моя объяснительная…
К горлу тут же подкатывает тошнота, а где-то внутри, между ребрами, начинает биться паника.
— Все, что здесь написано, это правда? — спрашивает Женя, глядя в глаза.
А мне сдохнуть на месте хочется. Это было бы проще.
Но я стою, окаменев, и звука не могу выдавить. В груди дерет и горит от стыда, от страха, а, главное, от тупой беспомощности.
Всё, что было, всё, что есть у меня, рушится и рассыпается в пыль. И я не могу ничего сделать. Только сходить с ума от отчаяния.
— Ответь! — требует Женя.
А мне нечего ответить. Несмотря на дикий хаос в голове, отчетливо понимаю — если скажу «да», то это конец, бесповоротный. Она никогда не поймет, не простит, не захочет меня даже знать. Но ничего другого, как бы меня ни корежило, я сказать не могу…
Не своим голосом с трудом выдавливаю:
— Да.
Женя убегает. Я сую ноги в кроссы и несусь за ней следом. Выскакиваю из подъезда — никого. Мечусь то влево, то вправо. Ору ее имя. Но она как растворилась. И телефон в спешке не взял, впрочем, вряд ли бы она сейчас ответила.
Поднимаюсь обратно.
Сонька уже вышла из спальни и встречает меня в прихожей:
— Стас, ты что в одной футболке на улицу выбегал? Что случилось?
Меня колотит, но не от холода, конечно.
— Стас! Ты меня пугаешь! Это была она? Гордеева? Она ушла? Вы поссорились?
Я физически не могу отвечать. И не хочу. Сажусь на корточки и зашнуровываю кроссы, затем рывком подбираю с пола мою объяснительную и, поднявшись, сую ей в руки, а сам одеваю куртку.
Она тревожно следит за мной взглядом.
— Стас, ты куда?
Я на нее больше не реагирую. Сонька наконец смотрит в листок и тут же ахает, прижав ко рту ладонь.
— Стас! Откуда это? Она это видела? Она всё знает?
Я молча беру ключи, телефон и выскакиваю в подъезд. Сначала иду к остановке, вертя головой по сторонам — вруг увижу ее. Потом разворачиваюсь и иду к стоянке. Не смогу я сейчас в маршрутке тащиться. Просто не смогу. И так аж лихорадит. Мне надо как можно скорее, прямо сейчас оказаться у ее дома.
Я не знаю, что скажу ей, ведь Соньку все равно никогда не смогу слить, но, чувствую, если не поговорю, то меня просто разорвет изнутри.
Несусь к ее дому как на пожар, но, когда подъезжаю, вижу, что в окнах света нет. Женя еще не пришла. Минут пятнадцать торчу у подъезда, караулю, пока не выходит какая-то тетка. Заскакиваю внутрь и бегом на ее этаж. Знаю же, что ее нет, но все равно трезвоню в дверь. Никто мне, конечно, не открывает. Тогда я просто жду, когда она вернется. То стоя у двери, то сидя на корточках. Несколько раз ее набираю, но, как я и думал, она сбрасывает звонки.
Жду час, не меньше. Несколько раз мимо меня проходят ее соседи. Потом слышу — внизу хлопает подъездная дверь. И сердце резко и болезненно сжимается. Откуда-то я знаю или чувствую, что это она. Женя. Слышу ее шаги, медленные, тяжелые. Обычно она так не ходит, но сейчас уверен — это она.
И точно — минуту спустя вижу ее. Она поднимается с таким трудом, словно из последних сил. Мне бы кинуться ей навстречу. Но меня опять как парализовало. Ноги будто к полу приросли. И ни звука, ни вдоха сделать не могу. Только сердце строчит как из пулемета.
Потом все же отмираю, когда она уже подходит к своей двери. Меня будто не замечает.
— Женя, прости меня, — говорю, делая к ней шаг. — Пожалуйста, прости! Я не хотел. Я люблю тебя. Я так сильно тебя люблю, что… я не смогу без тебя.
Она, не реагируя, достает ключ, открывает дверь.
— Ну что мне сделать, чтобы ты меня простила?
Наконец она поворачивается ко мне.
— Ничего, Стас. Ничего уже тут не поделать. Я даже смотреть на тебя не могу. И никогда тебя не прощу. Никогда.
— Я не хотел, чтобы твоя мама пострадала. Прости меня.
— Я знаю. Ты просто пошутил.
— Да нет, я… Женя, я не могу тебя потерять. Я люблю тебя. Больше всех люблю.