— Если любишь, оставь меня в покое. Пожалуйста. Не мучай меня еще больше. Просто уйди!
Она заходит в квартиру и закрывает дверь. Но я не ухожу. Не могу — так меня ломает. Несколько раз звоню ей, стучу, зову.
Женя не открывает.
Потом из соседней квартиры высовывается бабка и поднимает вопль:
— Ты чего здесь торчишь? Чего долбишься? Ночь на дворе, люди спят, а он долбится! А ну ступай отсюда или я звоню в полицию!
— Звони ты кому хочешь, — отмахиваюсь от нее и снова звоню. — Женя!
Внизу тоже повылезали соседи.
— Что там за шум? — спрашивает какой-то мужик.
— Это к Гордеевым, — отвечает тетка. — Матери нет, вот она и водит кого попало…
Спускаюсь на первый этаж и вижу, что это из квартиры Дэна. Наверное, его мать.
— Что ты несешь? — накидываюсь на нее. — Кого она водит? Чего вы все повылезали?
Мать Дэна тут же скрывается за дверью. А мне звонит Сонька, уже в который раз…
Возвращаюсь домой на автопилоте. Сонька тут же набрасывается с вопросами. Но у меня едва хватает сил скинуть обувь и одежду и доползти до дивана, на который я тупо валюсь, как подкошенный. Уткнувшись лицом в подушку, лежу, не шевелюсь.
Сонька крутится рядом.
— Стас, ну скажи хоть слово! Ну, прошу! Умоляю! Я с ума сходила, пока тебя не было. Это из-за нее, да? Ты так ее любишь? Она не простила?
И я срываюсь. Вцепившись зубами в подушку, глухо вою. Недолго, всего с минуту, но Сонька здорово пугается.
— Стас! Миленький! — кричит она. — Тебе так плохо, да? Стас…
Но я, прооравшись, лежу теперь опустошенный, как неживой.
— Ну что мне для тебя сделать? Что ты хочешь?
— Сдохнуть хочу, — не отрывая лица от подушки, отвечаю я.
Сонька больше не липнет ко мне с вопросами. Молча сидит рядом, возле дивана, прямо на полу. И плачет. Слышу ее всхлипы и тихие подвывания. Обычно я совсем не выношу ее слез, а тут — даже не трогает. Впрочем, сейчас меня ничто не трогает. На всё плевать, вообще на всё.
Не знаю, каким чудом, но сам не замечаю, как впадаю в сон, дурной, тяжелый, выматывающий. И все равно это лучше, чем реальность. Хоть на несколько часов забываюсь.
Просыпаюсь утром — Сонька так и сидит рядом на полу, сложив голову на диван. Спит.
На автомате встаю, принимаю душ, одеваюсь. Когда выхожу из душа, Сонька уже проснулась. Заваривает на кухне кофе и подогревает вчерашние блины.
— Стас, ты как? Давай позавтракаем?
— Не хочу, — цежу я и снова сажусь на диван. Мне и правда кусок в горло не лезет.
— Ты злишься на меня? — она подходит ко мне, присаживается рядом, по-щенячьи заглядывает в глаза.
— Нет.
— Стас… я не могу, когда ты такой… — лепечет Сонька жалобно. — Ну скажи ты ей, что это я была. Ты же не виноват. Пусть она знает правду.
— Перестань, — морщусь я.
— Стас, я серьезно… Скажи ей правду! Когда тебе плохо, мне тоже плохо… мне еще хуже…
— Сонь, — устало прошу я. — Прошу, не лезь сейчас ко мне. Не дергай меня. Я не злюсь на тебя. Просто не могу сейчас с тобой разговаривать…
Уперев локти в колени, закрываю лицо руками. Она еще минуту-другую сидит рядом, затем поднимается. Ходит туда-сюда, возится, я не особо обращаю внимания. Потом слышу хлопок входной двери. Сонька ушла.
79. Женя
Мне казалось, вчерашняя ночь, когда я мучилась от неизвестности, была пыткой. Но нет. Настоящая пытка ждала меня этой ночью, когда я осталась один на один со страшной правдой.
Смолин не только чуть не убил маму, он, можно сказать, убил меня. Все живое, светлое, доброе во мне уничтожил. Растоптал любовь и веру. Ненавижу его! Так сильно ненавижу, что самой от собственной ненависти дурно. Будто яд течет по венам и разъедает грудь.
Себя я тоже ненавижу за то, что оказалась такой дурой. И ведь до последнего надеялась, молилась каким ни на есть богам, чтобы каким-то чудом это был не он. Дура, тысячу раз дура!
До самого рассвета терзаюсь, задыхаюсь, словно дома не осталось воздуха, мечусь, места себе не нахожу. А утром ни свет ни заря собираюсь и выхожу из дома, прихватив с собой вторую копию объяснительной Смолина.
Он должен ответить за то, что сотворил, твержу себе, пока стою на остановке, пока трясусь в забитой маршрутке, пока иду к зданию прокуратуры. Не иду даже, а почти бегу, точно боюсь передумать.
Он не должен уйти от наказания только потому, что я влюбилась в него. Иначе… иначе я буду презирать себя всю свою жизнь.
И это не месть. Это справедливость.
Отец Смолина, конечно, опять сделает всё, чтобы замять скандал. Ну а я в свою очередь сделаю всё, чтобы его раздуть. Везде, где только можно, расскажу о том, что творится в этой распрекрасной гимназии, и как дирекция всё это покрывает и замалчивает. Как пытается откупиться всеми правдами и неправдами, лишь бы все было шито-крыто. Всё расскажу: и про маму, и про Меркулову, и про то, как издевались надо мной. Этакие откровения от первого лица. Разворошу их чертов улей!