— Ты… ты… как ты мог? — выстанывает она горестно и опрометью выбегает.
Я не выдерживаю, порываюсь нажать на паузу, но уже в следующую секунду весь класс громко охает. Ну вот и всё. Все всё увидели…
— Соня! — вскакивает из-за стола, ошалев, Смолин. Потом кричит Владу: — Выключи ты это дерьмо!
Но ролик уже и так заканчивается.
Смолин двигается прямо на меня, опаляя такой лютой ненавистью, что, кажется, я физически чувствую кожей ожоги.
— Ну ты и сука, — яростно бросает мне он. С таким лицом, как у него, только убивать. Я вся напрягаюсь до предела в ожидании, что он кинется на меня. Но он быстро проходит мимо и выбегает вслед за сестрой, едва не сбив с ног математика.
— Стас! — окликает его Арсений Сергеевич, хватаясь за откос, чтобы удержать равновесие. Потом обескураженно пожимает плечами и входит в класс, по-прежнему застывший в тяжелом шоке.
Я иду к своему месту, а перед глазами так и стоят лица: Сонино, перекошенное болью, и ее брата, полное необузданной ненависти. И ловлю себя на том, что мне жалко эту дурную Соню. И стыдно… Какая бы несносная она ни была, но у нее и так разбито сердце, а я поступила как последняя сволочь: знатно расковыряла ее рану, как садистка какая-то, еще и осрамила. А вдруг она с собой что-нибудь сделает? Она же такая неуравновешенная…
Математик оглядывает нас.
— Что тут происходит? Вчера вы все не явились на занятия… ну, кроме Алекса. Сегодня опять какие-то страсти бушуют. За массовый прогул вас, кстати, собирается вызвать Ян Романович… Сегодня хотел, но у него возникли срочные дела, и он на несколько дней улетел в командировку… Так что аутодафе откладывается…
Ян Романович Полянский — директор этой гимназии, а также ее совладелец. Я его видела только раз и мельком. Но слышала, что он суров и его побаиваются.
— А куда Стас умчался? И где Софья? — спрашивает математик.
Класс переглядывается и молчит, как будто до сих пор в ступоре и не может переварить увиденное.
— У вас тут какой-то флешмоб?
— Соне плохо стало, — наконец отвечает Яна.
— Понятно, — причмокивает Арсений Сергеевич. — А вы как, нормально? А то кажется, что вам всем тоже как-то не очень.
Два первых урока проходят кое-как. Арсений пытается нас растормошить, вовлечь, но тщетно. А Смолины в аудиторию так и не вернулись.
После математики мы перемещаемся в другой корпус, там будет подряд два урока истории. По дороге меня догоняет и ловит за локоть Алекс Шаманский.
— Эй, ты… как там тебя, стой! Откуда у тебя это видео? — нервно спрашивает он. Бедняга отчаянно трусит, его аж трясет. — Ты нахрена его показала? Совсем тупая? Меня же теперь Смолин уроет…
Вся моя жалость к нему тотчас заканчивается.
— Откуда оно?!
— Руку убери. Не от тебя.
— Да уж ясно, что не от меня! Слушай, скажи ему, что я ни при чем?
— Ну не знаю, — пожимаю я плечами. — Может, скажу, если не забуду. А то я же совсем тупая.
— Да ты что, издеваешься? — стонет он. — Хорошо, хорошо. Прости, извини, я не хотел. Скажи ему, пожалуйста, что это не я!
Я разворачиваюсь и иду дальше. Шаманский снова меня догоняет, цепляется, ноет.
— Ну, пожалуйста!
— Да скажу я, скажу! — вырываю я руку и иду дальше.
На самом деле я думала, что со Смолиным мы поговорим сразу, после видео. Никак не ожидала, что он пулей умчится прочь…
А буквально со звонком вдруг появляется Смолин. Один. Черные глаза горят диким огнем. И сам он прямо-таки источает с трудом сдерживаемую ярость. Остальные, и так весь день непривычно притихшие, неловко переглядываются, боясь с ним заговорить. Не решаются даже смотреть в его сторону. Я и сама с трудом выдерживаю его взгляд.
Он идет к своей парте, кладет на стол айпад и телефон, а потом, указывая по очереди на Шаманского и на меня, негромко, но отчетливо произносит:
— Тебе и тебе конец.
— Станислав! — с укором окликает его историк.
Среди урока мне вдруг звонят из больницы. Я моментально леденею внутри и прошу у историка разрешения выйти.
В коридоре перезваниваю, привалившись спиной к стене, потому что коленки тотчас ослабевают. Пока идут гудки, успеваю передумать обо всем самом плохом и помолиться каким ни на есть богам…
Но, к счастью, меня просят всего лишь подъехать сегодня в больницу, подписать бумаги — согласие на какую-то процедуру для мамы. От стресса я едва разбираю, какую именно. Выдыхаю, убираю телефон. Но в аудиторию возвращаюсь не сразу, захожу на минуту в уборную. А когда выхожу в коридор, меня тут же кто-то жестко хватает за руку. Смолин…