Хорошо хоть соседка, тетя Неля, мать Дэна, вызвалась за ней приглядывать, пока меня нет. По-хорошему надо бы ей платить, хоть немножко, у нас еще что-то осталось от тех денег, которые мама откладывала, пока работала в гимназии. Но тетя Неля отказывается. Возмущается даже: «С ума сошла, Женька! Свои же!».
На этой почве мы и с Дэном стали опять потихоньку общаться. А то ведь всё это время, точнее, после того, как он избил Смолина, меня прямо с души воротило. Смотреть на него не могла спокойно.
И я даже не могу сказать, что меня больше отвратило: та его внезапная звериная жестокость, то, как Дэн потом отчаянно трусил, что его найдут и накажут, или то, как он самодовольно посмеивался, когда я передала ему слова Смолина, что тот никому его не сдаст.
«Ха! Зас*ал мажорчик. Понял, что с нами связываться не стоит», — выдал тогда Дэн самоуверенно.
Меня так и тянуло напомнить ему, как он сам изводился от страха, но махнула рукой. А то снова началось бы: ты что, за него? За этого мажора? Ты его защищаешь? Что у вас с ним?
Но общение наше свела к нулю. А вот сейчас волей-неволей мы опять сближаемся.
Дэн помог привезти маму из больницы, занес ее на руках в дом. Соорудил и приладил к стене возле ее дивана что-то вроде рукояти, за которую мама держится и приподнимается. И тетю Нелю он как-то раз подменял.
Ну а про Смолина мы больше не говорим.
Впрочем, я ничего про него и не знаю. С того дня, как Смолин выгнал меня из палаты, я о нем ни у кого не спрашивала. Да мне бы никто и не ответил.
В классе меня игнорируют. Точнее, во всей гимназии. Разговаривают со мной только преподаватели и персонал. А ученики, даже из других классов, в упор не замечают.
Буквально вчера после уроков пришла на стоянку — автобуса нет, хотя по времени как раз должен быть. По близости стояли девочки-семиклассницы. Спросила у них, не видели ли они автобус, так те шарахнулись от меня, как от прокаженной, ни слова не говоря. Ну а самые маленькие из этого даже игру себе придумали. Когда завидят меня издали, разбегаются в стороны с криками «А-а-а! Швабра идет! Прячемся!».
В моем классе такой ерундой, конечно, не страдают. Они просто меня «не видят». Даже Соня Смолина.
Ее тоже долго не было, только позавчера начала ходить на занятия. Я думала, уж она-то не удержится от оскорблений. Но нет, молчит как все, ни слова в мой адрес, во всяком случае при мне.
Такой массовый игнор, может, и не особо приятная вещь, но лучше уж так. В конце концов я и сама не горю желанием с кем-то из них общаться. Да и вообще плевать я на них на всех хотела. Узнать бы только поскорее, кто и что сделал с моей мамой…
До вчерашнего дня я голову ломала, как это сделать. А вчера… вчера кое-что произошло, и меня вдруг осенило, как можно всё выяснить. Это, конечно, будет рискованно. Если всё всплывет, меня наверняка с треском отчислят. Но я ведь и не держусь за эту гимназию.
В общем, вчера после уроков меня вызвал к себе директор. Так получилось, что я дважды за неделю пропустила занятия. В первый раз — когда забирала маму из больницы, а второй — три дня назад — когда к ней приходил участковый невролог. Пришлось его ждать до обеда. И еще за мной числился один давний прогул — после вечеринки у Меркуловой.
А тут так заведено: два-три дня не появляешься и справки нет — на ковер к директору.
Кроме меня Ян Романович вызвал еще Соню и Яну. Тоже за пропуски.
Я впервые была в кабинете у директора. Сначала, правда, мы минут двадцать сидели втроем в приемной. К нему как раз пришел какой-то важный посетитель. Потом, когда гость ушел, секретарша пригласила нас войти.
Ян Романович небрежным жестом велел нам сесть за стол, приставленный перпендикулярно к его столу. Выдал нам резкую отповедь в духе: у нас есть возможность получить лучшее образование, а мы ее бездарно упускаем, еще и расшатываем порядок и дисциплину.
Затем ему позвонила секретарша, после чего Ян Романович страшно встревожился, а нам сказал:
— Мне нужно срочно отлучиться. Вот вам бумага, пишите объяснительные. Оставите их прямо тут, на столе. Я позже решу, как с вами быть.
Я быстренько написала и ушла. Соня с Яной почти сразу вышли следом. А уже на стоянке автобуса ко мне подошел математик. Предложил подвезти на своей машине до города.
Мне было, конечно, неудобно, но я торопилась к маме, и так директор нас задержал. Поэтому приняла его приглашение.
По дороге мы болтали о том о сем. Арсений Сергеевич заманивал меня на олимпиаду по математике.