Мужик и впрямь дорвался. Бутылка его почти опустела, а он сам выглядел не лучшим образом.
— А сейчас, уважаемые бывшие колхозники и уважаемые бывшие колхозницы, в завершении нашей встречи я позволю себе провести небольшой эксперимент, над которым работаю вот уже несколько лет. Суть его заключается в раскрытии неограниченных человеческих возможностях, что подтвердит все вышесказанное мною. Согласны?
Наверно я пропустил все самое интересное, так как все присутствующие дружно закивали. Продолжай, любезный, продолжай.
Только Клавка пошла поперек общества и пробурчала что-то насчет танцев.
Городской быстро задвинул трибуну, попросил поднять на сцену два стула и поставил их сам на середину.
— Итак, многоуважаемые бывшие… , — здесь он наткнулся на угрюмую физиономию Клавки и решил поторопиться с демонстрацией, — Так вот. Сегодня, здесь, на этой сцене, впервые в мировой практике будет произведен величайший эксперимент. Действуя только силой воли, я перенесу сознание подопытных в другое измерение. Нет, нет. Всего на несколько минут. Пробудут они там недолго и, если все получиться нормально… ну ладно… это потом. Ну что, есть желающие?
Ага. Так наши деревенские и ломанулись на сцену. Как же! То ж газеты почитываем про гипноз там разный и шарлатанов недоученных.
Бабы хихикали в платки. Мужики сморкаясь на пол, вслух размышляли о том, что : если б трактор иль комбайн починить, эт зараз. А так — дураков нема.
Лектор забеспокоился. Проваливался величайший опыт во все времена. Наука несла невосполнимую утрату.
И толи я пожалел мужика, толи желание хоть на немного избавиться от Клавки, но я, оставив в Клавкиных цепких лапах пиджак, рванул на сцену.
Деревенские сразу охнули, заопладировали. Знай мол наших смельчаков. И с Клавкой могут, и с опытом. Хоть пропащий, но герой.
Лектор услужливо усадил меня на стул, поинтересовался удобно ли и, получив утвердительный ответ, стал бегать по сцене, нервно потирая руки.
— Замечательно… Превосходно… Отличный экземпляр… Будет очень жаль если не получиться… , — и обратившись вновь к залу, — Требуется еще один доброволец для чистоты опыта. Деревня, как и вся наша Родина вас, героев, не забудет. Имена ваши будут написаны золотыми буквами на стенах…
На стенах какого заведения останется мое имя, я не расслышал. Потому как на сцену поднималась Любава.
Не обращая ни малейшего внимания на удивленный шепот из зала :— А она то чего? Вроде бы не совсем дурочка?.., — она опустилась на соседний стул.
У меня аж коленки затряслись нервной дрожью. Никогда она не находилась еще так близко. Я аж взмок весь.
— За-ме-ча-тель-но!!! — городской витал в облаках от счастья, — А теперь возьмитесь за руки. Так надо, герои мои, так надо. Этого требует наука. И закройте глаза.
— Прекратить опыт! Остановить самозванца! Не позволю безобразничать!
Клавка, держа в одной руке табуретку, двигалась к нам. А я только успел дотронуться трясущимися, разом вспотевшими ладонями до нежной кожи Любавы. И только, только ее рука сжала мою ладонь.
Первый мыслью было — кают лектору, но Клавка, запыхавшаяся, словно пробежавшая не один километр, ворвалась на сцену, откинула лектора в сторону и, бесцеремонно разорвав пожатия рук, вставила табуретку посредине наших стульев.
— Без меня не позволю.
Лектор попробовал слабо сопротивляться:
— Но позвольте, барышня…
— Я те щас дам, барышня. Делай то, за что деньги плачены…
Кто посмеет спорить с Клавкой?
А она тем временем брезгливо взяла ладонь Любавы и, предварительно окинув свирепым взглядом, мою.
— Ну что ж, — городской Обреченно вскинул руки, — Если вы настаиваете… Но замечу, что чистота эксперимента нарушена и я не отвечаю за результаты. Напоминаю: минуты через три после начала вы должны лишь только хлопнуть в ладоши и пожелать вернуться домой.
— А "барыню" тебе не сплясать? — Клавка в своем стиле, — Юморист несчастный.
Клавка хмыкнула. Да и я не очень то верил городскому. Все у него просто и легко. Несет чушь какую то… В ладони хлопать…
А залетный лектор стал творить совсем смешные вещи. Заставив нас закрыть глаза, он принялся прыгать по сцене и кричать во все горло странные слова. Про какие то турбулентность и сверхпроводимость.
Поначалу я ничего не чувствовал, акромя мощного Клавкиного рукопожатия, но… чуть погодя голова странно закружилась… Воздух вокруг меня стал сгущаться, задрожал и… вдруг обрушился на меня неимоверной массой, давя и подминая, выжимая из тела капли, похожие на кровь…
… Хотел кричать… Не мог… Хотел глаза открыть… Не дают… И телом не пошевелить… И воздуха не глотнуть… Смерть пришла… Последняя мысль… . А от Клавки избавился… А все-таки жаль… Жизнь то…
Сознание пробуждалось медленно, неторопливо выхватывая из окружающего мира отдельные фрагменты.
Солнце светит слишком ярко. Даже сквозь стиснутые ресницы пробивается его нестерпимый блеск.
То, на чем я лежу — песок. Тоже нестерпимо горячий. И мелкий.
Ветер неторопливо обсыпает песком, словно пасхальную булку. Песок мелкий и колючий. Солнце яркое и горячее. Ветер нудный и нахальный. Курорт, да и только.
Тень, от чего-то или от кого-то накрыла меня, неся спасительную прохладу. Я открыл глаза и увидел над собой довольно приветливую морду. Надо мной склонилось что-то, отдаленно напоминающее помесь коровы и лошади. Рога, копыта, морда и все такое прочее. Корова-лошадь дружелюбно лизнула меня широким шершавым языком, затем бессовестно задрала заднюю лапу и описало мои сапоги. Те самые, которые еще дед носил.
Такой наглости я в жизни не встречал.
— Не, ну ты чё, воще…
Справедливое мое возмущение не возымело на корову-лошадь, (если попроще, то "колоша") никакого действия.
"Колоша" развернулась ко мне задом, к горизонту передом, весело взбрыкнула и, подняв тучу пыли, галопом умчалась куда-то в пески.
И толи почудилось, то ли прислышалось:
— Да брось ты…
Минут пять мне потребовалось, чтобы придти в себя и заодно выплюнуть весь песок, который успел набиться в рот.
В ушах все это время стоял странный шорох. Лишь случайный взгляд на сапоги помог мне установить его причину.
Сапоги, кирзовые и еще почти новые, расползались на глазах.
— Ах ты е… — только успел вымолвить я и поспешил скинуть кашеобразную массу с ног.
Несколько секунд, и тягучая жидкость навсегда исчезла в песках.
Я, смотрел на то место, где еще секунду назад лежала моя обувка и ничего не понимал. Где я? Куда этот дебильный лектор меня запундырил? Я ж ему все ноги отверну. И голову в придачу.
Так. Я паникую? Нельзя. Главное спокойствие! Чьи это слова? А, неважно. Спокойствие. Спокойствие. Подумаешь, другое измерение. Я и в не таких переделках бывал. Вот помню прошлой зимой с Ванюхой к девкам в баню залезли… Да о чем это я? Не о том думаю.
Что напоследок сказал городской? Мол, ребята, не расстраивайтесь. Хлопните в ладоши и пожелайте вернуться домой.
Я облегченно вздохнул и вытер пот со лба.
— Хочу домой!— и хлоп в ладоши.
Ничего.
Хлоп в ладоши и :-" Хочу домой!"
Ничего. Что за хренотень? А если так… А вот так… А если…
Ладоши горели, голос охрип, когда позади меня раздалось вежливое покашливание.
Поджав под себя ноги, облаченный в мешковатого вида грязный балахон, со взлохмаченными волосами сидел мужик лет двадцати восьми и ковырялся в носу.
— Во, блин! Человек!
Если я скажу что обрадовался, то не скажу ничего. Посреди жаркой пустыни, без сапог и воды, я встречаю человека. Чудо!
— Здаров!
В ответ раздалось лишь глухое мычание.
— Слышь земель, — я решил брать его сразу, — Где эт мы? А ближайшая остановка далеко? Эт чё за место?
Мужик вытащил палец из носа и буркнул:
— В пустыне, подумал и добавил, — Земляк.
Вот блин повезло. Говорливый попался.