— Я сплю?
Ангел протянул руку, собираясь взять большое красное яблоко. Я остановил его.
— Может быть это и сон, но слишком реален. Я советую ничего не трогать и никуда не заходить.
— Это почему?— возмутился хранитель, — Ты только посмотри, какая роскошь кругом. Давай! Идемте внутрь. Перекусим, вздремнем пару часиков. А потом уже и поищем наше Сердце.
— А в самом деле, почему бы и нет, — Зинаида превратилась в самую настоящую старуху. Сгорбленную, беззубую. Смотреть на нее без слез я уже не мог.
— Не советую вам ребята делать опрометчивые шаги, — может быть я и согласился на предложение Мустафы, но меня до сих пор так и не покинуло чувство посторонних глаз, — Подумайте сами. Город в котором есть все, что душа пожелает. Нет только людей. Ни одного. Это не странно?
— Да брось ты, Василий! Обыкновенный автоматизированный город со всеми удобствами. Кругом сплошная электроника. Вот и все ответы.
— А ты никогда не задумывался, почему мы вооружены только холодным оружием? У нас имелись все возможности прихватить из подземной лаборатории парочку бластеров или что-нибудь в этом роде. Поинтересуйся у Зинаиды. И кстати, посмотри на нее повнимательней, радужный город не слишком рад встречи с ней.
Зинаида что-то прошамкала, и ни я не Мустафа ничего не разобрали. Пришлось коротко объяснить мне.
— Когда ты еще находился в оболочке ангела, как можно было тебя убить?
— Да никак, в отличии от сегодняшнего дня, будь он неладен. Ну разве что сильным направленным излучением. Но это только теория.
— Здесь почти тоже самое. Теоретически можно пользоваться огнестрельным оружием, но на практике ничего не выходит. Только холодная сталь. Но, собственно, к делу это не относиться. Мы говорим о городе — приманке. Не зря же его назвали Прорвой. Каким-то образом он приманивает и что-то, или кто-то неизвестный нам уничтожает все живое. Отведи Зинаиду на середину улицы, а я проведу небольшой опыт.
Подойдя к ближайшему дому, я кончиком меча прикоснулся к стене.
Стена элегантно втянулась, старательно избегая острия.
— Видел?
Мустафа осторожно приблизился и повторил эксперимент со старательностью школьника. Стена отреагировала совершенно другим образом.
Чуть в стороне от меча Мустафы вырос белый, окрашенный отросток и с силой толкнул последнего в грудь.
Ангел вскрикнул и быстренько на карачках отполз от живой стенки. Я, естественно, последовал за ним.
— Ну ничего себе! Снова влипли.
А с городом происходило нечто странное.
Окружающие нас дома вздрогнули, сдвинулись с насиженных мест и стали медленно приближаться к нам.
— Мама! — только и сумел прошептать Мустафа.
Переворачивались навзничь лотки с едой, опрокидывались ящики с фруктами. Упав на землю они, словно живые двигались на нас, чуть впереди массивных стен.
— Надо рвать когти, — Мустафа взвалил ничего не соображающую и уже не стоящую на ногах Зинаиду и заметался в поисках свободного прохода. Но везде натыкался на стены.
Они дышали, ходили волнами, изгибались самым невероятным образом.
Ангел опустил девушку и посмотрел мне в глаза.
— Может попытаться через сами дома. Выскочим на крышу и смоемся?
— Нет. Посмотри, весь город пришел в движение. Мы — жертва. А он — охотник.
Мустафа грязно выругался и, сжав меч, бросился к домам. Но похоже, что здания давно овладели способом и нападения, и обороны. Стены ловко избегали стали, а вырастающие то тут, то там отростки спихивали озлобленного ангела в центр образовавшегося круга.
— Это все не то, Мустафа. Должно быть что-то, что остановит город.
— Вот ты и думай, а я перед тем, как быть скушанным какой-нибудь сосисочной попробую подраться.
— Я кажется нашел.
Взгляд уперся в Зинаиду. Она сидела на мостовой, пуская слюни и выплевывая последние гнилые зубы.
Почему именно она? Не тронули ни меня ни ангела. Только ее. Значит она чем-то не угодила.
Я подскочил к девушке и с силой затряс ее за плечи.
— Зинаида! Зинка, очнись.
На какое то мгновение мне показалось, что глаза ее приобрели осмысленное выражение, но и это ощущение вскоре пропало. Голова ее упала на бок и она захихикала, обнажив беззубые десна.
— Мус, нужна твоя помощь. Да оторвись ты от этих долбанных стен. Слушай внимательно. У тебя должно получиться. Ты был когда –то ангелом. Так? И мог проходить через любые предметы. В том числе и живые. Так или Не так?
— Ну так, — Мустафа, тяжело дыша, соображал, что от него требуется.
— При слиянии с живым существом, ты мог действовать на него.
— Ну… Тяжело, но можно. А что?
— Сейчас попробуешь. Ты должен войти в Зинаиду и слиться с ней. Найти в ее мозгах нечто такое, чего боится город.
— Да, но сейчас-то я человек?! Как…
— Не знаю… Нет времени… Это последний шанс. Через несколько минут город поглотит нас. И тебя в том числе, если не будешь таким упрямым. Давай, Мустафа. Хоть попробуй.
Я взглянул на ангела таким умоляющим взглядом, что он сдался.
— Да согласен я, согласен. Но как мне выйти из тела? Как… слиться с Зинкой?
— Попробуй просто поцеловать ее. Ведь она тебе, кажется, когда-то нравилась?
Мда. Будь я на месте Мустафы, то без проволочек врезал бы мне по морде. Целовать сморщенную, ничего не соображающую старуху, со слюнявыми губами — это мог предложить только настоящий враг.
— Ты что, сбрендил?
Я развел руками, показывая, что у меня другого плана не имеется.
Ангел чуть не плакал. Он обхватил голову старухи обоими руками, закрыл глаза и…
— Мустафа, еще одно условие. .
— Ну что ты от меня хочешь? — парню было явно не по себе. Кажется, его скоро вырвет. Но я ничем не мог помочь ни ему, ни Зинаиде, ни самому себе.
— Ты должен сделать это с любовью в сердце. Может быть я говорю чушь, но мне кажется, что так будет правильнее. Ты просто вспомни, какой была она в первую ночь в лесу.
Я замолчал, предоставив Мустафе полную свободу действий.
А город между тем подползал все ближе и ближе. Самые настырные мелкие вещи нетерпеливо дергали меня за подол плаща, покусывая его неизвестно откуда появляющимися зубками. Я с ужасом представил, какие челюсти у домов.
Мустафа несколько секунд сидел неподвижно, обречено свесив голову, затем, я не знаю, что с ним произошло, лицо осветилось счастьем. Нежно разглядывая сморщенное лицо, он прильнул губами к потрескавшимся сухим губам Зинаиды и замер, в этом самом прекрасном и столь же необычном поцелуе на свете.
Докторская колбаса, больше похожая на "собачью радость", чуть не повизгивая от радости, жадно отхватила кусок походной сумки и с ужасным чавканьем проглотила приличный кусок.
— На, подавись, скотина.
Я швырнул к подножию ближайшей стены остатки сумки, плащ, ненужные ножны и всю ту мелочь, которая болтается в карманах путешественников, в надежде, что они сослужат когда-нибудь службу. Время пришло.
На вещи бросились все окружающие нас предметы. И кажется завязалась потасовка из-за обладания запасной пары моих носков. Тех, не стираных. Дома же неторопливо продолжали сжимать круг. Маленькие домики, попыхтев и получив от больших пару-другую хороших трещин в стенах, прятались за спинами более старших товарищей. Все как в курятнике. Оттолкни ближнего, слопай внизу стоящего.
Что-то слишком долго Мустафа телиться. За это время можно раз десять обшарить чужие мозги, вывернуть их наизнанку и даже узнать, болел ли подопытный в детстве свинкой.
Я потянул ангела за одежду, пытаясь привести его в исходное положение. Тело хранителя подалось слишком легко, с наисчастливейшим лицом, стеклянными глазами Мустафа шлепнулся на камни.
— Да вы что, сговорились? — я чуть не плакал. Зинаида состарилась, Мустафа как наркоман валяется. А я тут один, в свежем уме и чистой памяти должен смотреть, как меня кушают? Ни хрена!