– Лена, у нас день рождения. Гости уйдут, и мы с тобой сядем и поговорим. Когда я все объясню, ты заговоришь по другому.
– Что? Что мы с тобой будем обсуждать? Ты только вдумайся в свои слова, – от ужаса я говорила шепотом. – Ты отец или дьявол?! Никогда этого не будет. Никогда! – в эти слова я вложила всю свою ярость, ненависть, гнев, кипящие внутри.
Я резко повернулась, чтобы бежать к своей девочке. Мне почему-то казалось, что ее заберут именно сейчас. Перед глазами все поплыло, закружилась голова, я неловко задела ногой детское креслице, ударилась о дверной косяк и упала, потеряв сознание.
Не знаю, сколько это длилось, но, придя в себя, услышала голоса:
– Что происходит?
– Ничего, она сейчас очнется.
А дальнейшее я буду помнить до конца своих дней. Славка, видимо, хотел проверить мое самочувствие, не притворяюсь ли я? И … носком ботинка пнул меня в живот. Будто раскаленным металлом прикоснулись ко мне. От неожиданности, от жуткости происходящего я всколыхнулась всем телом и совершенно рефлекторно, судорожно, жалко дернула руками и ногами. Открыв глаза, увидела мужа, стоящего надо мной и его коллегу, который не смог сдержать усмешки на лице. Видимо, трепыхание моего тела показалось ему смешным, забавным.
Слабый пинок в живот подобно огненному зареву с безжалостной ясностью высветил внутреннюю суть моего мужа, прошлое и настоящее нашей супружеской жизни.
"О, Господи, только бы дети не увидели это жуткое зрелище, это невероятное унижение своей матери".
Но было уже поздно. Еще много лет в моих ушах звучали изумленные голосочки: "Мама, почему ты лежишь? Папа, что ты делаешь?"
В то мгновение мне хотелось исчезнуть, сгинуть, раствориться в воздухе. Мучительное чувство стыда, позора пронзило меня насквозь. Это было так невыносимо страшно и унизительно, что я вновь погрузилась в спасительный мрак…
Тщательно спрятанные жуткие воспоминания неудержимым потоком вынырнули на поверхность сознания. Мощная лавина видений, образов, звуков хлынула и обрушилась на меня и остановить это движение было невозможно. Я задыхалась, я умирала от урагана эмоций, всколыхнувшихся во мне.
Лежа в кровати, почувствовала как жгучие, будто ядовитые иголки проникли под кожу, дошли до костей, зашевелили кожу головы. Жаркая волна прожгла все тело, пронзила ноги. Они пылали огнем, горели. Каждая клеточка бурлила, вибрировала, дрожала.
То, что происходило в ту жуткую и одинокую ночь, я переосмыслила и проанализировала потом, а в тот момент просто ощущала как во мне горячим свинцом разливается жгучий, пылающий сгусток стыда за свое униженно-распластанное на полу тело, за нелепое дерганье конечностей, за свое непоправимое унижение.
Во мне клокотала ярость. Замороженные эмоции всколыхнувшись, образовали внутри меня смертельную, ядовитую клоаку, несовместимую с жизнью. И тут неистовая, мощная, звериная сила вышвырнула, вышибла меня из кровати и удержала на ногах. Я бешено вращая глазами, схватила сиротливо, прислоненный к стенке единственный костыль и стала зверски крушить все вокруг.
С диким остервенением, исступлением и сумасшедшей яростью стала бить по всему, что попадалось на глаза – по журнальному столику, прикроватной тумбочке, по настольной лампе. Взлетали вверх перья из разодранных подушек, что-то падало, крушилось, опрокидывалось, со звоном разбивалось. И, если бы в эту минуту в комнату вошел мой муж, этот костыль без раздумий разбился бы о его голову.
Я не сознавала, что происходит, я даже не поняла тогда, что стою на ногах. Сама! Из меня выплескивались какие-то междометия и звуки: "У-у. О-о. Уй. Нет! Никогда! Ненавижу!" Что это означало? О чем говорили эти возгласы? – не знаю. Белый огонь в глазах сменялся красными бликами пожара. Я была на краю взрыва мозга, кровь пульсировала в голове, горячей струей растекаясь, разливаясь по всему телу. И именно этими ударами костыля я спасала себя, а огонь, полыхающий внутри уничтожал, сжигал весь смертельный яд, годами копившийся во мне.
Как долго продолжалось мое душевное помешательство? Не знаю. Я остановилась только после того, как бедный мой костыль обломился на две части и, покачнувшись, ухватилась за край тумбочки. Острого чувства радости, счастья, от того, что сама стою на ногах – не было. Я все еще находилась во власти горьких воспоминаний.
Пусть пройдет тысячу лет и возродятся тысяча жизней, но и тогда я не смогу растворить в своей памяти боль, унижение от немыслимой сценки на кухне, потому что однажды пережитое унижение – это вечный огонь, в котором мучительно стонет и плачет душа.