Себастьян смотрит на меня с сочувствием.
— Это действительно тяжело, — он замолкает, — ты хорошо их помнишь?
— Да, жаль только, что почти все воспоминания относятся к тому последнему дню... наверное, потому что я часто вижу его во сне.
Себастьян в успокоительном жесте кладет руку на моё плечо, и мне ещё больше хочется ему довериться.
— Это повторяется каждые несколько недель. Сон начинается невинно, даже дарит мне ложное чувство счастья. И хотя в итоге он всегда обращается кошмаром, и я просыпаюсь в холодном поту, всё равно не хочу, чтобы он перестал мне сниться. Потому что благодаря ему наш последний разговор с папой я знаю наизусть. Потому что благодаря ему я помню лица родителей и их улыбки. Этот кошмар не даёт мне их забыть.
— Джинни.
Вдруг я чувствую прикосновение тёплых сильных рук Себастьяна и оказываюсь в его объятиях. Спрятав голову на его груди, я наслаждаюсь нашей близостью. Знаю, это дружеские утешительные объятия и не более. Но сейчас это всё, что мне нужно.
Внезапно перед глазами отчётливо возникает образ Люсии, и я виновато отодвигаюсь от Себастьяна.
— Прости. Это я должна сейчас тебя утешать. Ведь здесь... в этом месте она... — я запинаюсь, чтобы не произнести последнее слово: умерла, — для тебя это, видимо, ещё труднее.
Себастьян угрюмо отводит взгляд.
— Не хочу об этом говорить. Я же сказал, что справлюсь. Не беспокойся
Я окидываю его взглядом, прикусив губу.
— Хорошо. Если ты в этом уверен... Я хочу показать тебе кое-что.
Я достаю из кармана свитера статью отца и протягиваю её Себастьяну.
Читая её, он меняется в лице, а когда снова поднимает глаза, видно, что он впечатлен.
— Твой папа был для меня героем ещё с тех пор, как учил играть в поло. А прочитав это, я стал о нём ещё более высокого мнения.
Я улыбаюсь сквозь слёзы.
— Это очень много для меня значит.
Себастьян переводит взгляд на вход в Лабиринт.
— Готова?
Я киваю и, задыхаясь от волнения, иду вслед за Себастьяном. Лабиринт, как отдельный мир: стоит сюда попасть, и всё остальное пропадает из виду, перестаёт существовать. Остаётся лишь нескончаемая узкая тропинка, петляющая между высокими зелёными стенами.
— Заметно, что Макс годами сюда не заглядывал, — говорю я Себастьяну, чуть не споткнувшись о валяющуюся ветку, — тут всё так запущено, что недолго и ногу сломать.
Я без задней мысли наклоняюсь, чтобы убрать её с дороги, но как только касаюсь земли, разбросанные ветки и увядшие растения словно растворяются в воздухе. Себастьян потрясённо вздыхает.
— Извини, — я издаю нервный смешок, — я не хотела.
Почувствовав лёгкое прикосновение, я с удивлением осознаю, что это Себастьян берёт меня за руку.
— Не извиняйся. Это потрясающе.
Я смотрю на него с благодарностью. Он даже не представляет, какое это облегчение — знать, что даже став свидетелем моей самой страшной тайны, он смотрит на меня не с опаской, а с трепетом.
— Спасибо, — я улыбаюсь, — признаюсь, мне и самой интересно, на что ещё я способна.
— Еще бы! Кстати, я никогда не видел рокфордские сады такими... цветущими.
— Ага, видимо, мои силы начали влиять на земли поместья с самого моего приезда, — отвечаю я, — Макс сказал то же самое на прошлой неделе. Кажется, он что-то подозревает.
Себастьян смотрит мне прямо в глаза.
— Ему можно доверять?
— Да, пожалуй, — говорю задумчиво, — то есть, я, конечно, не собираюсь ему ничего рассказывать. Но я бы сказала, что беспокоиться не о чем.
— Хорошо, — Себастьян кивает, и от его заботливого тона у меня голова идёт кругом.
Шагая рядом с ним по тропинке, заросшей сорняками, я время от времени прикасаюсь к земле, расчищая нам путь.
— Что ты чувствуешь при этом? — спрашивает Себастьян, наблюдая за мной с любопытством.
— Попробуй сам, если хочешь.
Пытаясь принять свой самый равнодушный вид, я беру его за руку, и мы вместе тянемся к живой изгороди. Он начинает тяжело дышать, а я, напротив, задерживаю дыхание, когда наши сплетённые ладони прикасаются к зелёным стеблям. По кончикам пальцев, по всему моему телу будто пробегает электрический разряд — мощный как никогда. Себастьян удивлённо вскрикивает, и я оборачиваюсь. Зелёные стены лабиринта поменяли цвет на ярко-фиолетовый. Самый красивый цвет, который я когда-либо видела.
Мы с Себастьяном одновременно поворачиваемся, и чуть не наталкиваемся друг на друга. Он кладёт руку мне на бедро, пытаясь поддержать, и я заливаюсь краской. Это прикосновение пробуждает во мне что-то даже более сильное, чем способности элементаля. Я поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом. Его лицо все ближе, и, кажется, сейчас может произойти всё, что угодно...
Ни с того ни с сего раздаётся раскат грома, и мы отскакиваем друг от друга. Волшебство разрушено.
— Лучше нам убираться отсюда, пока не начался ливень, — говорит Себастьян, поднимая глаза к небу.
Я киваю с чувством легкого разочарования.
Он по памяти выводит нас обратно к входу, а я молча иду следом. Мы возвращаемся во внешний мир как раз с началом дождя. Себастьян снимает пиджак и набрасывает его мне на плечи.
— Спасибо, — говорю я, — и за то, что пошёл со мной, тоже спасибо. Ты настоящий друг.
На его лице мелькает улыбка.
Мы проходим вдоль стены Лабиринта, старательно отводя взгляд от расположенных всего в нескольких шагах ворот Тенистого Сада, пробуждающего столь тяжёлые воспоминания.
Добежав до чёрного входа в поместье, я приглашаю его на чай.
— Спасибо, но мне уже пора, — отвечает он, — я припарковал машину у ворот, так что пойду этой дорогой.
— Хорошо. Жаль только, что придётся ещё добрую милю брести под дождём, — я снимаю пиджак и отдаю ему, — почему же ты не припарковался возле дома?
— Я, эмм... — он заминается, — просто не хотел пересекаться с кем-либо из прислуги.
— Конечно, — быстро говорю я, — я понимаю.
Пойти со мной в лабиринт — это одно. Но войти в дом, где жила Люсия, встретиться лицом к лицу с её служанкой, домоправительницей и дворецким, объяснять, что он тут делает... Я понимаю, насколько это было бы для него болезненно, и чувствую себя немного виноватой.
— Мы сможем вернуться в Лабиринт, как только ты будешь готова. Просто дай мне знать, — говорит Себастьян прежде, чем уйти.
XII
Возвращаясь в поместье, я замечаю на одном из окон открытые ставни. Ставни, которые с самого моего приезда были затворены. Заглядываю в окно, и по спине пробегает холодок. В спальне Люсии кто-то есть.
Я перепугано поднимаюсь по ступенькам, вхожу в дом и с немалым облегчением замечаю в Мраморном Зале Оскара.
— Добрый вечер, ваша светлость, — говорит он, склоняясь в поклоне.
— Привет, Оскар. Эмм, не знаю, как сказать, но… — я заминаюсь, — кажется, я видела кого-то в комнате Люсии. И там окно открыто.
Оскар хмурится.
— Уверен, это была миссис Малгрейв. Надеюсь, она вас не напугала.
— Миссис Малгрейв? — переспрашиваю я. — Что она там делает?
— Видите ли, она была очень привязана к леди Люсии, — смущённо объясняет Оскар, — миссис Малгрейв заменила ей рано ушедшую мать и любила как родную. В общем, она... находит утешение, ежедневно убирая в комнате Люсии, будто ничего не произошло.
Мне становится не по себе.
— Что ты хочешь этим сказать? Неужели она приходит туда и представляет, что Люсия всё ещё жива?
Оскар опускает глаза.
— Думаю... да. Признаюсь, меня это тоже смущает, но не нам её судить. Она, наверное, тяжелее всех переживала смерть Люсии.
— Тогда не удивительно, что она меня недолюбливает, — заключаю я с щемящим чувством в груди, — она не может смириться с тем, что здесь живу я, а не Люсия.
— Пожалуйста, не надо так думать, — взволнованно говорит Оскар, — уверен, вы ей нравитесь.