— Вы, наверное, просто не заметили, но он был здесь. Я видела его, когда подошла, — я вру, и от этого голос звучит громче, чем хотелось бы.
Себастьян окидывает меня пронзительным взглядом, и внутри всё холодеет. Он видел, что это сделала я.
— Я знаю каждый сантиметр этих садов. Я не мог не заметить такой цветок, — Макс смотрит на меня настороженно, выпытывающее, — что вы сделали, Имоджен?
— Ничего я не делала! — отвечаю резко. — Да и что я вообще могла сделать? Цветы не появляются из воздуха. Он был здесь и раньше.
Но его не было. Я знаю, что не было.
В итоге Макс вроде бы принимает моё объяснение, и когда он отходит, призвав нас вернуться к работе, я могу наконец спокойно выдохнуть.
Повернувшись к Себастьяну, я поднимаюсь на цыпочки и шепчу ему на ухо:
— Что бы ты ни увидел, пожалуйста, не говори никому.
В его лице ни кровинки.
— Я и сам не знаю, что видел. Только что клумба пустовала и вдруг... — он сглатывает комок, — появилось это. Как ты это сделала?
— Я... я не знаю. Раньше со мной такого не случалось, — я отворачиваюсь, пока он не заметил подступившие слёзы, — пожалуйста, просто пообещай, что никому не скажешь.
— Джинни, — мягко говорит Себастьян, — не волнуйся, я никому не скажу, обещаю. Но и ты пообещай, что расскажешь мне, если подобное повторится.
Я киваю, всем сердцем надеясь, что рассказывать будет нечего. Попятившись от цветка, который своим видом будто намекает, что что-то со мной неладно, я оглядываюсь на Себастьяна, опасаясь увидеть на его лице испуг. Но он, к моему удивлению, хоть и смотрит, словно увидел меня впервые, вообще не выглядит напуганным. Надо же. И всё-таки я понимаю, что пора убираться с этого урока по садоводству, пока я не начудила еще чего-нибудь... неожиданного. Ведь если Макс и Тео, кажется, снова взялись за дело, то Люсия продолжает с интересом за мной наблюдать.
— Я... мне нужно кое-что сказать маме, — говорю я, не обращаясь ни к кому конкретно.
И, не дожидаясь разрешения, возвращаюсь через Тенистый Сад к месту пикника. Дедушка дремлет в своей инвалидной коляске в тени деревьев, а родители обсуждают что-то с тётей Филиппой, дядей Чарльзом и лордом и леди Стенхоуп приглушёнными голосами. Заслышав мои шаги, они резко прерывают разговор.
— Имоджен, — обеспокоенно говорит мама, — почему ты не с остальными детьми?
Я сворачиваюсь в клубок рядом с ней, надеясь, что мамино прикосновение утихомирит бешено колотящееся сердце, и всё снова придет в норму.
— Я решила, что мне не нравится работать в саду,— говорю шёпотом, — от меня там нет никакой пользы.
Продолжение пикника мелькает как в тумане. Уйдя в себя, я тихо сижу рядом с мамой и почти не вслушиваюсь во взрослые разговоры. Перед глазами то и дело возникает кентерберийский колокольчик, появившийся из ниоткуда. И хотя меня так и подмывает вернуться и проверить, на месте ли цветок, но страх берет верх над любопытством.
Когда солнце начинает клониться к закату, появляются миссис Малгрейв и Мэйси, чтобы убрать остатки пикника. Мама с тётей Филиппой принимаются собирать вещи, дядя Чарльз будит дедушку, а лорд и леди Стенхоуп отправляются за Люсией, Себастьяном и Тео. Пора идти домой. Но где же папа? Кажется, я не видела его уже больше часа.
— Он ушёл, не дожидаясь нас, — отвечает мама на мой вопрос, — кажется, его продуло.
Я вскидываю брови. С каких это пор папа боится лёгкого ветерка?
Люсия со Стенхоупами первыми покидают сад, за ними дядя Чарльз и тётя Филиппа, следом толкает инвалидную коляску мама. Немного замешкавшись, я остаюсь за воротами одна. Я наблюдаю, как остальные продолжают путь к дому, но за ними не иду, потому что, мельком взглянув на Рокфордский Лабиринт, замечаю там какое-то движение.
Я медленно поворачиваюсь лицом к Лабиринту, возвышающемуся над Тенистым Садом. Огражденный со всех сторон десятифутовой живой изгородью, он до того запутан, полон коварных ловушек и неожиданностей, что предназначен только для взрослых и "детей старшего возраста". Сама я там никогда не бывала, но мама с папой обещали, что в тринадцать лет смогу наконец войти.
Среди зарослей мелькает чья-то рука, и у меня перехватывает дыхание. Но затем показывается знакомая каштановая шевелюра, и я облегчённо вздыхаю.
— Пап! Что ты там делаешь? Мама сказала, что ты пошел в дом.
Услышав мой голос, он, кажется, удивился, но тем не менее улыбнулся.
— Имоджен, дорогая. Ты умеешь хранить секреты?
— Конечно, умею.
Папа не похож сам на себя — раскрасневшийся, со стеклянными глазами.
— В Лабиринте кое-что спрятано, — негромко говорит он.
— Серьёзно? — удивляюсь я. — Там зарыли клад?
— Вроде того. Но ты должна быть хорошей девочкой и подождать,— предупреждает он, — пока мы не сможем его забрать.
Сгорая от любопытства, я опускаю взгляд, и папа, заметив признаки недовольства, берёт меня за руку.
— Однажды это тебе действительно понадобится. Ты сама поймешь, когда этот день наступит, — говорит он и смотрит мне прямо в глаза, — если меня не будет рядом... просто помни о гортензиях. Когда увидишь их, значит, ты у цели.
Я окидываю папу подозрительным взглядом. Он что, с ума сошел?
— Что ты имеешь в виду? Почему ты сам не сможешь мне показать?
Папино лицо принимает задорно-игривое выражение.
— Потому что я твой страшно важный и занятый работой папа, вот почему! А теперь давай, кто первый домой.
Тревога постепенно исчезает, и я довольно улыбаюсь, услышав:
— На старт... внимание... марш…
Позапрошлым летом Люсия уговорила родителей отпустить нас на пижамную вечеринку в рокфордский эллинг. Вроде бы и ночевка под звездами, и в то же время, есть где укрыться от капризов непредсказуемой английской погоды. После того как ночной сторож пообещал охранять нас снаружи, родители согласились, и мы с Люсией провели незабываемый вечер, полакомившись пирогом с патокой от миссис Финдли за просмотром любимого фильма "Гарри Поттер и узник Азкабана" под аккомпанемент дождевых капель. С тех пор летняя пижамная вечеринка стала для нас традиционной, но сегодня меня удивило, что Люсия о ней заговорила. Увидев, как она смотрела на Себастьяна и как держала его за руку, я решила, что она уже переросла и меня, и наши детские ритуалы. Но, видимо, я ошибалась. И вот мы шагаем через Южную поляну в сторону лодочного домика. У Люсии в руках закрытый поднос с пирогом от миссис Финдли, а я освещаю путь карманным фонариком.
Люсия отпирает застеклённую дверь, и мы входим в просторную комнату, полностью оформленную в бело-голубых тонах. В голубых вазах стоят белые цветы, на белых диванах разложены голубые подушки, даже пол выложен плиткой двух цветов: кремовой и синей. Это самая простенькая комната во всём Рокфорде, здесь мы с Люсией можем играть и есть, не опасаясь разбить какой-нибудь бесценный раритет или пролить газировку на античное полотно. Но вместо того чтобы, как обычно, получать удовольствие, я напрягаюсь каждый раз, когда Люсия открывает рот, опасаясь, что она заговорит о том, о чём мне бы говорить не хотелось: о них с Себастьяном или того хуже — о кентерберийском колокольчике. К счастью, ни о чём таком она и не упоминает, а включает "Узника Азкабана", и я облегчённо вздыхаю.
Завернувшись в спальные мешки, мы располагаемся на диванчиках перед телевизором. Под конец фильма, когда я уже начинаю клевать носом, Люсия мягко спрашивает:
— Ты ведь не расстроилась из-за нас с Себастьяном... правда?
Я резко открываю глаза. Нас с Себастьяном. От одной этой фразы меня передёргивает, но я вынуждена соврать.
— Нет, — однако же я не могу не спросить, — так он теперь твой парень?
Она утвердительно кивает.
— Кажется, да.
Повернувшись на бок, я подтягиваю коленки к груди. Мне больно это слышать, но крайне нужно узнать больше.
— И вы уже… целовались?
— Чмокнулись. И это было приятнее, чем я ожидала, — хихикает она, — Имоджен, я так рада, что ты не против. Знаю, Себастьян тебе нравится, но по возрасту мы с ним больше подходим друг другу, понимаешь? А может, вы с Тео тоже начнёте встречаться, когда повзрослеете, и мы устроим двойное свидание! Было бы замечательно, да?
Я открываю рот, чтобы сказать ей, что всегда чувствовала себя старше своих лет и что тоже подхожу Себастьяну. Но не решаюсь. И Люсия продолжает щебетать, не замечая слёз на моих щеках. Благо, в темноте не видно моего лица.