Джейн пытливо взглянула на Скэнлона, пытаясь по выражению его лица определить, стоит ей продолжать или нет. Она заерзала, подалась вперед и положила подбородок на колени.
— Я лишилась невинности на последнем курсе Принстона. Парня звали Дэвид, он был капитаном нашей фехтовальной команды. Мы были близки семь месяцев, а потом Дэвид бросил меня и ушел к симпатичной выпускнице физмата. Я была в отчаянии, — она усмехнулась. — Молодые девушки — просто дуры, если думают, что любовь — это навеки. Но вскоре я переболела Дэвидом. Я очень выносливая, Скэнлон. Короче, после университета папа устроил меня в одну из самых престижных фирм города, в которую принимают только самых лучших выпускников лучших колледжей, да в придачу еще и по блату, как говорят у вас в полиции.
Скэнлон улыбнулся.
— Значит, телефонное право еще не ушло в прошлое, — сказал он.
— Да. Работая там, я совершила еще одну глупость: безумно влюбилась в женатого коллегу. Этот романчик длился чуть больше года, пока, наконец, любимый не заявил, что никогда не сможет оставить жену. И даже имел наглость добавить, что я достойна гораздо большего, чем эта паршивая мелкая интрижка. — Она снова вытерла глаза. — Этот подонок вообще не понял, что у меня и в мыслях не было уводить его от драгоценной супруги. — Джейн тяжко вздохнула. — Я действительно возненавидела эту работу — тоскливый склеп, полный дураков, облаченных в черные «тройки», чопорные платья, строгие туфли и кофточки с высоким воротом. Я уходила с работы с головной болью. Только через полтора года, вконец измотанная, я поняла, что живу лишь ради того, чтобы добиться любви и одобрения родителей. А поняв, решила, что пора взрослеть и начинать вести самостоятельную жизнь. Родители были, мягко говоря, разочарованы, когда я заявила, что трудовое право нагоняет на меня тоску, и получила место в окружной прокуратуре. «Но, Джейн, дорогая, — сказала мама, — уголовное право — это же так непрестижно».
Они засмеялись.
— Не знаю, Скэнлон, возможно, я до сих пор добиваюсь их одобрения… Но зато мне доподлинно известно, что я люблю свою работу и чертовски удачлива на этом поприще. Очень приятное чувство, сэр.
Он поднял голыш, провел по нему пальцем и метнул в волну.
— Вы сейчас с кем-нибудь встречаетесь?
— У меня давно никого не было. Мне нужен сильный человек, Тони, человек, который не ищет во мне замену своей маме. Но, к сожалению, таких поблизости нет. — Она взглянула на него. — Ну что ж, Скэнлон, теперь ваша очередь. Какие тайны есть в вашей жизни?
Полицейским трудно говорить о себе, допустить в свой мир другого человека. Служба превращает их в затворников. Но Скэнлон мало-помалу превозмог себя и рассказал ей о своей жизни. Он описывал букмекеров с Плэзэнт-авеню, в серебристо-серых шляпах с широкими полями, отутюженных брюках и остроносых туфлях. Рассказал, как они стоят на углу, заложив руки за спину, готовые тотчас выбросить свою дневную выручку, если поблизости появится легавый в цивильном платье. Описал резкие незнакомые запахи, которыми полон магазин сыров мистера Де Вито, поделился рецептом приготовления пиццы на чистом оливковом масле. Скэнлоны жили в четырехкомнатной квартире над мужской парикмахерской. Он был единственным ребенком, и его комната располагалась рядом со спальней родителей. Его отец, громадный ирландец, пьяница, служил сержантом в нью-йоркской полиции. Запинаясь и надолго умолкая, Скэнлон попробовал описать скандалы, которые устраивал в доме пьяный папаша, оскорбляя и избивая мать. С невозмутимым лицом он вспоминал, как просыпался ночами, заслышав отца: шатаясь и горланя песни, тот возвращался с вечернего дежурства. Он рассказал, как мать вполголоса увещевала отца, о том, как старался не слышать скрип родительского ложа и сдавленного рычания отца. Часто приходилось ему вставать и стаскивать огромную отцовскую тушу с хрупкого тела матери. Скэнлон признался, что, когда отец возвращался домой и избивал мать, он притворялся спящим, а потом с горечью сказал, что его отец ненавидел итальянцев.
— А моя мать — итальянка, — добавил он мрачно.
Его мать выросла в Маленькой Италии, на рыночной площади. Она была невысокого роста, смуглолицая, с густыми черными волосами и блестящими карими глазами. Она всегда отличалась добротой и щедростью, а посему ее жизнь с отцом была ужасна. Но мать все равно пыталась создать жалкую видимость супружеской преданности и отчаянно призывала Тони не судить отца слишком строго.