Боб Гомес расхаживал по своему прекрасно обставленному кабинету, перед огромным столом, доставшимся ему от предыдущего комиссара, Тедди Рузвельта. Кабинет был залит солнечным светом. Гомес выглядел весьма внушительно: высокий, стройный, с лицом цвета жженого сахара, благодаря которому он казался моложе своих пятидесяти трех лет. Он был прекрасно сложен и, как всегда, облачен в сшитый на заказ пиджак спортивного покроя и слаксы.
Сегодня его мучило особенно тяжкое похмелье. Лоб будто сдавили обручем. С каждым разом было все хуже и хуже. Эдак ему просто придется бросить пить, иначе мэр рано или поздно выгонит его. А ему так нравилось стоять во главе самого большого в стране полицейского управления. Но он знал, что Служба больше не сможет защищать его. Нет, отныне — никакого пьянства.
Гомеса злило то, что он выглядел дураком перед телекамерами, когда говорил об убийстве Галлахера и Циммерман. Надо было прислушаться к шепоту заместителя, который предупреждал о возможных осложнениях и советовал не выпячивать геройство убитого. Если смерть Галлахера приведет к скандалу, он, Гомес, не должен в нем участвовать. Пока ему везло с газетчиками и другими торговцами властью. Он из кожи вон лез, сохраняя тесные связи с репортерами и политиками, и это окупалось. Он угодничал перед ними, продвигал по службе их чертовых родственничков и дружков, держал речи на их проклятущих банкетах, давал этим напыщенным болванам эскорты мотоциклистов по первому требованию. А они за это расхваливали его как лучшего полицейского комиссара в истории города. Подтасовывая цифры, он сумел создать видимость, будто благодаря ему преступность и впрямь резко сократилась. Мы побеждаем, перелом наступил. Очковтирательство. Он удивлялся, как это ни один комиссар до него не догадался прибегнуть к этому средству. На первом совещании начальников участков он туманно намекнул, что шестьдесят первый формуляр следует заполнять «осторожно». Умудренные опытом люди, годами постигавшие тонкости полицейского языка, поняли его. Вскоре крупные хищения стали называться мелкими кражами, разбои — уличными драками, кражи со взломом — хулиганством. Выдающийся комиссар Гомес язвительно скривил губы и сел за свой стол. Сейчас одной из его главных забот были проклятые полицейские. Вечно они выкидывали какие-нибудь номера, о которых потом писали в газетах. Вчера ему передали рапорт о патрульных из 10-го участка, которые не только оставили без присмотра вверенную им территорию, но и вообще уехали из города. Они рванули в Саффолк, повеселиться с девочками. Причем в полицейской машине, ни больше ни меньше. Но сейчас его заботило дело Галлахера. Он чувствовал страх при мысли о том, что это дело, возможно, еще не скоро будет предано забвению.
Встав перед огромным окном, он старался рассмотреть сквозь белые вертикальные жалюзи, что творится на улице. Лучи заходящего солнца все еще ярко освещали крыши домов Манхэттена. Внизу он увидел конного полицейского, проверяющего припаркованные на Уорт-стрит машины. Группу туристов вели по переходу к ратуше. В парке на Полис-Плаза оркестр из пяти человек наигрывал рэгтайм. Он подумал о предстоящем дне. Нужно было навестить вдову Галлахера и вручить ей пять тысяч долларов, выделенных полицейским благотворительным фондом. Газетчики наверняка окружат ее дом. Он наденет темный костюм и состроит грустную мину, когда пойдет к осиротевшим жене и ребенку. А может, там не один ребенок? Он не знал, да и какое это могло иметь значение, в конце концов? Важно, что он будет очень внимателен к ним. Отойдя от окна, он подошел к столу с многочисленными кнопками.
Увидев зеленый сигнал, дежурный помощник подал знак. Макаду Маккензи вскочил с кресла и кивнул Скэнлону.
Боб Гомес заметил, что дверь открывается, быстро схватил из корзинки срочной входящей документации рапорт и начал его читать. В рапорте говорилось об аресте мексиканской полицией беглого террориста Хосе Торреса, известного под прозвищем Безрукий, потому что он случайно взорвал свой цех по производству бомб в Ист-Виллидж и лишился обеих рук.
Медленно читая, Гомес даже не поднял голову, когда его помощник ввел в комнату двух офицеров полиции и бесшумно вышел из кабинета. Они стояли перед столом и ждали, пока комиссар дочитает и пометит последнюю страницу своими инициалами. Наконец он отложил рапорт и жестом пригласил их сесть в мягкие кресла.