— Рад, что вы оторвались от своих неотложных дел и пришли сюда, — произнес он.
За спиной комиссара было окно, выходящее на университет. Около здания толпились студенты, жаждавшие знаний. Их обучали всему, чему только можно, в том числе и оценке роли правительства в современном обществе. «Как мало все же они узнают», — подумал Скэнлон, готовясь к уроку гражданственности, который им сейчас будет преподнесен.
— Я хотел бы знать, почему меня не ввели в курс событий, когда я был на месте убийства Галлахера, — зловеще промолвил Гомес и укоризненно посмотрел на Маккензи, который сразу же съежился и побледнел. Поборов робость, он выдавил:
— Я подумал, что ваш первый заместитель знает о возможных осложнениях.
— Первый заместитель — не полицейский комиссар. Я — вот кто комиссар. И именно мне надо было сказать, что Галлахер, возможно, не совсем чист.
Скэнлон взглянул на свой протез. Затем, подняв голову, посмотрел в сердитые глаза комиссара.
— Вам об этом докладывали.
Встрепенувшись, Гомес враждебно посмотрел на Скэнлона и забарабанил пальцами по столу.
— Никто мне ничего не говорил, лейтенант. — Его подергивающееся лицо свидетельствовало о том, что он лжет. — Но надеюсь, что вы расскажете все сейчас. Я хочу знать определенно, какого мнения придерживается отдел по делу Галлахера — Циммерман. Я хочу знать все.
Невозмутимо, как и полагается полицейскому, Скэнлон рассказал комиссару о притоне в Джексон-Хайтс, о плотских утехах Галлахера, его любовницах, азартных играх, долге Уолтеру Тикорнелли. Описав все подробности, Скэнлон расслабился и стал ждать.
Усваивая сказанное, комиссар закрыл глаза и откинулся на спинку высокого кресла с подголовником.
Прошла минута. Наконец Гомес открыл глаза и произнес:
— Вчера федеральный суд обвинил детектива Альфреда Мартина в похищениях и ограблениях ювелиров. «Дейли ньюс» посвятила этому целую страницу. Статья была напечатана рядом с рекламой собачьего корма. «Таймс» тоже не обошла вниманием этот случай. Когда Мартина арестовали в прошлом году, это дело смаковали в прессе три дня, а потом оно умерло. Но с делом Галлахера все будет по-другому. Пресса долго не отцепится от него. «60 минут» будут обязательно смаковать тему, связанную с сексуальными извращениями американского полицейского. — Его лицо приняло суровое выражение. — Господа, как комиссар, я не желаю, чтобы это дело было предано огласке. — Подняв указательный палец, он добавил: — Хватит нам гнилья. Кто нам нужен — так это герои. И я буду очень вам благодарен, если лейтенант Джо Галлахер останется героем, настоящим героем. — Затем, вздернув левую бровь, он перевел взгляд со Скэнлона на Маккензи. — Я достаточно ясно выражаюсь, господа?
Вытащив из бокового кармана грязный платок, Макаду Маккензи вытер пот с лица и шеи.
— Мы поняли вас, комиссар. Как вам будет угодно.
Скэнлон улыбнулся. Хорошо известно, что все начальники чином выше капитана одним миром мазаны. А случись что-то серьезное, они останутся в стороне.
— А что будет, если факты не позволят причислить Галлахера к лику святых? — спросил он.
Комиссар помолчал.
— Спасибо, господа, за то, что нашли время прийти ко мне.
Отодвинув стул, Гомес направился к двери. За ним последовал Маккензи.
— Лейтенант, а вы разве не собираетесь уходить? — спросил Гомес.
— Я бы хотел, чтобы вы ответили на мой вопрос, комиссар, — ответил Скэнлон.
Подойдя к нему сзади, Гомес прошептал:
— Делайте, лейтенант, как я сказал. И не впутывайте меня в ваши дурацкие игры, иначе вам не поздоровится.
Кивнув, Скэнлон встал.
— Возьмите это дело под особый контроль, — произнес Гомес и, кивнув в сторону Маккензи, добавил: — Вы будете докладывать лично мне. А вы, лейтенант, непосредственно Маккензи, и никому больше.
— А как мне быть с начальником следственного управления, если он позвонит и захочет узнать, как дела?
— Пусть этот коротышка позвонит мне лично. «Кажется, они друг друга терпеть не могут», — подумал Скэнлон, выходя из кабинета.
В пятницу, в шесть часов вечера, Скэнлон приехал к Луизе Бардвелл, жившей в фешенебельной квартире в Бэттери-Парк. Она уже ждала его, когда он вышел из лифта. Лет пятьдесят семь, а то и больше, прикинул он. Стройная, белозубая, с очаровательной улыбкой, она предстала перед ним босая, в обтягивающих шортах и белой блузке.
— Привет, — весело прощебетала она.
— Луиза Бардвелл? — спросил Скэнлон, засовывая руку в карман, чтобы вытащить удостоверение.