Четыре траурные ленты украшали старинный оранжевый фасад: На медной табличке у двери значилось: «Стэнли Циммерман, доктор медицины».
Лейтенант позвонил и отступил на пару шагов, наблюдая за плывущими по небу облаками. Он втянул носом воздух, полный тонких летних ароматов.
Немного погодя он позвонил снова.
Сквозь стеклянное окошечко в центре толстой двери Скэнлон увидел узкий коридор справа от лестницы из красного дерева. Он позвонил еще раз.
— Кто там? — послышался мужской голос из домофона.
Скэнлон приблизил губы к стальному ящику.
— Лейтенант Скэнлон.
Циммерман провел полицейского в комнату с высокими дверями. Скэнлон обратил внимание на богатое убранство: удобные стулья с ворсистыми сиденьями, софа в стиле королевы Анны. Старинный зеленый с золотом письменный стол, бар и набитые книгами стеллажи. Тони Скэнлон опустился на изящный стул, и в глаза ему почему-то бросились кисти рук Циммермана, удлиненные и грациозные, будто точеные.
— Вчера, когда вы позвонили, я сказал вам, что наша семья будет сегодня отправлять траурный обряд. Но я совсем забыл, что сегодня суббота, а в субботу этот обряд запрещен.
— Я знал об этом, — сказал Скэнлон, надеясь, что стул под ним достаточно устойчив, чтобы выдержать и его, и его искусственную ногу.
Циммерман удивился тому, что Скэнлон так хорошо знает еврейские обычаи.
Полицейский объяснил, что начинал службу в 64-м участке в Боро-Парк, бруклинской общине, насчитывавшей более двухсот синагог. Он патрулировал Тринадцатую авеню, где и познал различия между иудейскими сектами, кошерным и некошерным мясом, услышал о семидневном трауре.
— Полицейские, наверное, много знают об обычаях разных народов, — смущенно сказал Циммерман.
— Да, это так.
Циммерман уставился в какую-то точку за спиной Скэнлона.
— Мне ее очень не хватает.
Скэнлон сочувственно кивнул. Он увидел страдание в глазах, услышал печаль в голосе, и ему стало неловко оттого, что он вторгся в дом к скорбящим.
— Расскажите мне, как умерла моя мать, — попросил Циммерман, глядя в пол.
— Это была попытка ограбления, которая не удалась, — ответил Скэнлон и добавил, что все силы отдела брошены на поиски убийцы и что часть детективов даже сняли с других заданий, чтобы расследовать это дело.
Говоря все это, Скэнлон изучал Циммермана. «Каждый человек — потенциальный подозреваемый» — таков девиз полиции.
Лицо врача все никак не расслаблялось. Солнечные лучи рисовали тонкий узор на стенах комнаты.
Скэнлон закончил свое тягостное повествование и подался вперед, дожидаясь ответа.
— Но почему, лейтенант?
Посчитав, что вопрос относится к ужасному двойному убийству, Скэнлон покачал головой, словно и сам не мог постичь умом это бессмысленное преступление.
— Зачем человеку, имеющему сообщника и машину для бегства, грабить кондитерскую лавку? С какой целью? Чтобы украсть мелкие деньги и несколько конфет?
Скэнлон ощущал на себе его вопрошающий взгляд.
— И почему именно магазин моей матери? — с неожиданной горячностью спросил Циммерман.
У Скэнлона начались фантомные боли, и он никак не мог сосредоточиться.
— Возможно, она стала жертвой каких-нибудь наркоманов.
— Вот как? — Циммерман горько усмехнулся. — А какие еще выводы вы можете сделать на основе проделанной работы?
Скэнлон пожал плечами.
— Мы подозреваем, что это заказное убийство. Как недавние убийства в Си-би-эс. Преступник получил заказ устранить одного человека, но, к несчастью, на месте убийства случайно оказался второй.
— Думаю, у человека вроде Галлахера могли быть заклятые враги. Должно быть, борьба с наркотиками — опасное занятие.
— Да, верно. Но намеченной жертвой могла быть и ваша мать.
Циммерман вскочил, побагровев от негодования.
— Да как вы смеете высказывать эти домыслы?
Скэнлон успокаивающе поднял руки.
— Я сказал лишь, что такое возможно, доктор, а это вовсе не значит, что так оно и было.
— Не желаю больше слышать ничего подобного. Вам понятно, лейтенант?
— В мои обязанности входит отработка всех версий, даже если они кажутся невероятными родственникам жертвы и задевают их чувства.